На цыпочках

Мы остановились возле ее дома.

— До свидания, — грустно сказала она, подавая мне руку. — О как мне не хочется домой! Ну, всего вам лучшего. До свидания.

Я наклонился и поцеловал ее узкую кисть, а когда выпрямился, она положила обе руки мне на плечи и, приподнявшись на цыпочки, легонько коснулась губами моей щеки.

— Вы очень добрый, — сказала она, — вы так меня понимаете! Вы даже напоминаете мне его.

Мне опять стало стыдно, но, с другой стороны, и приятно, что я ей напоминаю.

— Мы обязательно должны увидеться, — сказала она. — После того, как погиб мой жених, мне впервые было так хорошо.

Я возвращался домой. Мне было и грустно, и в то же время почти радостно. Я был весь под впечатлением этого вечера. И я думал о том, как несчастны бывают люди и как мужественны при этом: пережить такое горе и так стойко держаться в несчастье. Она даже поседела, но никому не сказала о своей трагедии, все перенесла в себе, и только мне она доверила свою тайну. Потому что я ее понимаю. И правда, наверное, я один в целом мире способен ее понять.

«И все-таки на земле есть справедливость, — подумал я, — и вот она торжествует: после всего, что ей пришлось вынести и пережить, мы все-таки встретились, две одинокие души. Я, конечно, не каскадер, — подумал я, — но это ничего. А потом, может быть, в моей душе тоже скрыты неисчерпаемые запасы ловкости и выносливости. Но даже если это не так, если я и в душе не являюсь каскадером... Ну и пусть. Пусть не каскадер. Зато я ее понимаю, и ей со мной хорошо — она сама это сказала. И как это удачно, что я не пригласил ее к себе. Мог бы испортить все впечатление: она могла бы такое подумать... Решила бы, что я ничего не понимаю, а только и думаю о том, как бы ее пригласить. Нет, этого нельзя было делать. А теперь можно будет и пригласить. Вот теперь и дом отремонтируют — уже поставили леса — выкрасят его, может быть, даже цветом морской волны или еще каким-нибудь цветом, но это даже не так важно. И в комнате к этому времени надо будет прибрать, купить хризантем и на лампочку повесить люстру или плафон. Занавески нужно будет: для уюта. Можно в полосочку, как в этом кафе. И тогда пригласить. Сесть за прибранный, накрытый белой скатертью стол, открыть бутылку шампанского, наклониться и тихо обо всем поговорить.

Да, поговорить обо всем, — подумал я, — вот она рассказала мне о себе, а теперь я расскажу ей о себе. Мне, правда, нечего рассказывать — со мной ничего особенного не происходило, — но я все равно ей что-нибудь расскажу. Ну, расскажу, например, о том, как я о ней вспоминал и как я ушел тогда, и о том, как я хотел прижать кулаки к глазам и почему я этого не сделал. Конечно, обо всем этом я очень и даже очень смог бы ей рассказать. И я расскажу ей это, обязательно расскажу, и, может быть, это так же важно, как каскадер, потому что, может быть, тоже чье-то только лицо, а меня как бы со спины. Безусловно, она поймет меня — она способна. И будет яркий свет над столом, будут над белой скатертью хризантемы, и зеленоватое шампанское будет пениться в бокалах, как морская волна. И от этой обстановки, от занавесок на окне и особенно от ее присутствия появится чувство покоя и уверенности в себе».

Я пришел. В квартире было тихо: видимо, все уже спали. Покачиваясь в темноте и приглушая собственный шорох в ушах, я на цыпочках пробрался в свою комнату. Я нашарил на стенке выключатель и в черном, блестящем окне высоко отразилась электрическая лампочка. В тихой задумчивости я подошел к окну — и вдруг резко отпрянул, почти отпрыгнул назад. Из блестящей черноты, из глубины, на меня проницательно смотрело желтоватое лицо Антона Ивановича.

— Антон Иванович?.. Вы что? — хотел спросить я, но не спросил, а только всхлипнул и свистнул горлом.

Какой там стол, занавески, шампанское, девушка в серых брюках?.. Все это стерлось, пропало, как в кино, провалилось. Волосы проросли у меня на голове. Рядом с Антоном Ивановичем я увидел непреклонное лицо Ивана Ивановича, и на нем тоже была черная морская фуражка.

ПРАВИЛА ИГРЫ

Мясо (Повесть)

До сих пор все складывалось удачно, так что, когда в районе Скипидарского Протока я наткнулся на десантников, встреча неприятно удивила меня. В принципе в этом не было ничего страшного, но, когда твердо идешь по земле или в каком-нибудь другом месте, где, как ты уверен, никто тебя не видит, так что поневоле расслабляешься и начинаешь вести себя естественно (насвистывать песни, строить разные гримасы или разговаривать сам с собой), неожиданное появление посторонних людей всегда настораживает. Особенно если это люди с автоматами, особенно если ты не увидел их издали, а вдруг, пройдя между двух довольно близко лежащих один от другого холмов и обогнув один из них с правой стороны, налетаешь на них, как заяц на охотника. И, несмотря на то, что о такой возможности я был честно предупрежден офицером, мне стало неприятно.