На цыпочках

— Отлично, — сказал полковник и вернул мне паспорт, — возьмите паспорт — верим вам на слово.

— Спасибо, полковник!

— Не за что, — ответил полковник. — Шпацкий, ко мне!

Шпацкий, который и так стоял рядом с креслом, теперь наклонился над столом. Полковник развязал тесемочки коленкоровой папки и вынул из нее голубенькую ученическую тетрадь. Раскрыл ее. Тетрадь была аккуратно разграфлена синим карандашом, и в карандашных клеточках стояли какие-то черные и красные цифры и записи.

Полковник поднял глаза от тетради.

— Отойдите туда, — тихо сказал мне полковник и, взяв со стола стек, указал стеком, куда мне отойти.

— Я не хочу впутывать вас в это дело, — сказал полковник, — это, знаете ли, наше, военное.

Он наклонил голову с тонким пробором и стал рассматривать что-то в тетради. (Записи или цифры — не знаю.)

— Что ж это? — внезапно сказал полковник, поворачивая лицо к Шпацкому. — Что это? Не сходится.

— Только процент, — вытягиваясь, ответил Шпацкий.

— А точность? — спросил полковник. — А кучность?! А честь полка! — гневно вскричал полковник. — Честь полка, она для вас ничто?! Проворонили, проморгали, скоты! — полковник хлопнул обеими ладонями по тетради.

Некоторое время они со Шпацким молчали, Шпацкий только, вытягиваясь, моргал.

— Так! Что же будем делать? — спросил полковник.

Шпацкий, наклонившись, стал что-то шептать ему на ухо.

— A-а. Нет, — отмахнулся полковник, — невозможно.

Но Шпацкий еще горячее что-то зашептал. Шпацкий от возбуждения даже покраснел.

— Нет, нет, — отмахнулся полковник, — не могу, генетически невозможно. Мое слово — закон.

Шпацкий совершенно вспотел.

— Уф-ф! — сказал Шпацкий и выпрямился.

Полковник подпер голову кулаками и опять задумался.

«Что они? — подумал я. — Выясняли бы без меня. Отпустили бы меня, а потом выясняли».

— Ладно, — сказал полковник, — хорошо, попробуем. Значит, пишем: «Личность не установлена».

Он вытащил из нагрудного со складочкой кармана элегантную ручку в виде винтовки и что-то написал в тетрадке. (Вероятно, про эту личность.)

— Семьдесят два? — спросил полковник.

— Так точно, семьдесят два.

— Хорошо, — сказал полковник, — с этим все, — и записал.

— Ну вот и все, — улыбнулся мне полковник, — все формальности закончены. Сержант Шпацкий отвезет вас в город.

«Ну что ж, — подумал я, — это кстати: это сэкономит мне время. Какую-то часть возместит. Уже что-то. Наверное, у полковника есть эти чувства... Нет, — подумал я, — может быть, во дворянстве что-то и есть».

— Я вам очень признателен, полковник, — сказал я, — это очень кстати, ведь поезд будет еще нескоро. И тебе, Шпацкий, тоже большое спасибо, с твоей стороны это тоже любезно.

— Да что там!.. — даже смутился Шпацкий. — Что там! Подумаешь, любезность! Мы же с тобой одноклассники, как-никак.

— Нет-нет, ты не говори, — от смущения Шпацкого я и в самом деле начинал чувствовать благодарность. — Не отрицай — это очень здорово: это все-таки облегчает.

— Ну будет, будет, — ласково прервал полковник, — в дорогу!

— Пошли, — сказал Шпацкий и хлопнул меня по плечу.

— Да-да, бежим, — сказал я, — сейчас! Сию минуту! Полковник, — обратился я к полковнику, — вы говорили о справке... что справку дадите... что с круглой печатью... Так, действительно, она бы мне пригодилась. Особенно, если с круглой печатью.

Шпацкий оставил мое плечо, на которое нажимал. Он перестал нажимать мне на плечо и встал рядом. Полковник стал грустен.

— Ммммм! — сказал он. — Видите ли, — сказал полковник, — тут не все гладко выходит.

— А что, полковник? Что — не гладко?

— Да тут у нас не все сходится, — сказал полковник, — не все соответствует.

— А что не соответствует, полковник?

Полковник немного поколебался.

— Тут такая неувязка, — сказал полковник, — справку-то требуете вы.

— Да, я, полковник.

— В том-то и дело. А на чье имя мы ее выдадим?

— Как, полковник! На мое, конечно. На мое имя.

— Вот-вот, — сказал полковник, — на ваше. А как я вам ее выдам, если личность не установлена.

— Почему же не установлена, полковник? — сказал я. — Вот, пожалуйста, мой паспорт.

— Не надо, — сказал полковник, — паспорт не надо — мы верим вам на слово, а это — не ваша личность. Вообще личность. Тут другое, тут, понимаете, процент.

— Какой процент, полковник.

— Процент смертности.

— А что это, полковник? Вы мне тогда не сказали...

— Ну как вам сказать?.. — сказал полковник. — Есть всякие понятия. Я не говорю о точности, кучности — я не об этом говорю. Я даже не говорю вам о чести полка, поскольку штатскому этого все равно не понять. Но ведь есть же в конце концов два эс.

— Два эс? — повторил я.

— Ну да, два эс: совесть, солидарность. Вы что, не помните?

— А-а-а! да, — сказал я, — совесть, солидарность... Да, есть.

— Ну да, — сказал полковник, — совесть, солидарность: вы — нам, мы — вам.

— Простите, полковник, я не понимаю.

— Послушайте, — сказал полковник. — Что же тогда совесть и солидарность, по-вашему? Так, болтовня? Пустой звук?

— Почему — звук?

— Подумайте, — убедительно заговорил полковник. — Ну, зачем вам эта справка? Зачем она вам? Вы что, не можете без нее обойтись? Умрете вы без нее, что ли?