На цыпочках

«В конце концов, там же не написано «Явка строго обязательна», — рассуждал я, — или, скажем, «Сбор детей в 19.00», или «в 20.00», или еще что-нибудь такое. Просто написано, что принимаются. Хочешь — сдавай, не хочешь — нет. Ну какой же разумный человек на это пойдет? А если пойдет? — подумал я. — Не все же разумны...» И от этой мысли мне снова стало безнадежно и пусто.

Когда я пришел домой, жена читала английский детектив. (Она знает много языков.)

— Ну, что там? — спросила жена, повернувшись на диване и разглядывая меня так, как будто до этого никогда меня не видела. А может быть, во мне и в самом деле было что-то новое.

Я опустил кота на пол. Он дугообразным маршрутом прошел к шестигранной ножке рояля и потерся об нее. Мы с женой смотрели друг на друга и некоторое время молчали.

— Ну, что там? — снова спросила жена. — Я жду.

— Дети, — потерянно сказал я.

— Какие дети?

— Дети всех возрастов.

— Что? — наморщив лоб, сказала жена. (Она уже начинала нервничать.) — Я не понимаю, о чем ты?

У меня было такое впечатление, что она прекрасно все понимает, и только делает вид, что не понимает или, вернее, не хочет понимать и, может быть, надеется, что это не так и со временем все объяснится, что я что-нибудь там напутал, и если правильно подойти, то все будет как-то иначе. Я еще подумал, что надо было все-таки начать с «пришельцев» и так, без неожиданностей, исподволь, подготовить ее. Ведь если бы я сказал, что они мне сочувствовали, то она непременно поинтересовалась бы, почему, и тут я мог бы осторожно подвести к самому главному, а теперь...

— Дети всех возрастов.

— Что-о-о? Ты что, не в себе?

— Да, конечно, я несколько не в себе, — оправдывался я. — Да и кто будет в себе? Я, конечно, понимаю, что это так вот, с бухты-барахты... Я понимаю, что это даже трудно себе представить, но ты не волнуйся. Может быть, еще ничего и нет. Это, может быть, только метафора или, на худой конец, иносказание, что так, вообще, могут быть приняты, но не обязательно, а по желанию. Да кто ж захочет? В конце концов, никого ни к чему не принуждают, — пытался я успокоить жену, но она резко прервала меня.

— Что ты несешь? — жестко сказала жена. — Что за вздор?

— Ну да, — даже обрадовался я, — конечно, вздор. В принципе, можно считать, что ничего не было.

— Договаривай, — сказала жена, — договаривай, раз начал.

— Но ведь это же нелепость, — сказал я, — это нелепость.

Но жена неумолимо смотрела на меня, и не оставалось сомнений в том, что ей все известно. В горле у меня стало тепло и в глазах тоже. Я опустил голову и глотнул. Не знаю, что.

— Что?

Я поднял голову. Я закрыл глаза. А потом я снова открыл их. Жена смотрела.

— Принимаются в химчистку дети всех возрастов, — отчаянно крикнул я.

— Что-о-о! — жена даже привстала. Потом она снова упала на диван, и книжка полетела к ее ногам.

Я сжался.

— Милая, уверяю тебя. Да я и не хотел в химчистку, ты же знаешь. Просто шел себе мимо и прочел. Поверь, меня самого в жар бросило, когда я увидел. Я против того, чтобы детей в химчистку, да ведь у нас и нет детей. Клянусь, я и не думал.

— Замолчи! — гневно сказала жена. — Я так и знала. Я не ждала от тебя ничего другого. Ты враль. Ты всегда был вралем. Ты знаешь, как я не люблю лжи, и все равно не можешь удержаться, чтобы не соврать. Гадкий лгун.

Она схватила книгу и ушла за ширму. Мне ничего не оставалось делать, как ждать. Я сходил на кухню и приготовил нам чай. Потом я сделал бутерброды. Себе и жене по ее вкусу, потому что у нее свой личный вкус. Все это вместе с чайником я на подносе принес к нам в комнату. За чаем жена продолжала читать и не притронулась к бутербродам.

«И все-таки хорошо, что она не поверила, — подумалось мне. — Все же для нее это было бы слишком. Она могла бы даже заболеть, если бы поверила. Даже невроз. Теперь многие болеют неврозом. А она такая впечатлительная. Да и шутка ли — детей в химчистку...» Я еще подумал, что могло бы быть что-нибудь другое, что тоже могло бы потрясти мою жену. Да, в жизни много такого, и, по сути дела, только недоверие и спасает ее. В конце концов, во всем есть своя положительная сторона, даже в недоверии. Ну и ладно.

Когда жена немного отошла, я рассказал ей о глухонемых. Обо всем рассказал: о том, как я безосновательно принял их за пришельцев, и про их сочувствие, хотя об этом было уже поздно, и про их вопросы, и про фокус с монеткой, только про паспорт не стал рассказывать — мне показалось, что это могло бы не понравиться моей жене. Но я рассказал, как они, прощаясь, раскланивались со мной, и даже показал ей, как они это делали. Однако я, видимо, уж очень подробно говорил о них, а может быть, даже восторженно, хотя это не одно и то же, и в конце даже, не удержавшись, воскликнул:

— Как все-таки иногда люди понимают друг друга! Даже без слов.

Жена презрительно посмотрела на меня.

— Водишься со всякими бандитами, — сказала мне жена.