На участке неспокойно

Не легче сложилась жизнь и у Василия. Он потерял отца сразу после войны и не видел мужской ласки. Пелагея Федоровна делала все, чтобы облегчить жизнь сына. Однако нехватки в семье ощущались постоянно. Ей пришлось даже смириться когда Василий бросил школу и пошел работать. «Доучится потом», — пряча от него слезы, думала она. Он не обманул ее надежд: обретя специальность, стал учиться. В этом году собирался поступить в институт.

…Сегодня Пелагея Федоровна возвратилась из города поздно. Она принесла столько продуктов, что сама ужаснулась: «Эдак еще заподозрят, скажут, что мать дружинника спекулянткой стала…» Пелагея Федоровна гордилась детьми. В последние дни она все чаще стала беспокоиться — очень уж рисковали.

Долго ли этак до беды? Что она будет делать, если с ними случится несчастье?

Василий убеждал ее, что ничего страшного не произойдет, не надо напрасно беспокоиться. Однако это нс надолго заглушало тревогу. Проходило два-три дня, и опять в душу закрадывалось сомнение. Снова никуда не хотелось отпускать детей.

…За стеной, в комнате Василия и Рийи, кто-то отодвинул стул и почти тотчас раздались тяжелые шаги. Пелагея Федоровна притихла, положив руку на сердце.

— Это же здорово, Рийка! — услышала она счастливый голос. — Ты у меня молодец! Пойдем к маме.

— Что ты? С ума сошел? — испуганно проговорила Рийя.

— Это же такое событие! Надо немедленно отметить. Пойдем!

Рийя, наверно, сопротивлялась: Пелагея Федоровна слышала, как она весело отбивалась, что-то говоря не своим, стыдливым голосом.

— Не надо, Вася, — попросила Рийя жалобно.

«Что там у них?» — подумала мать.

Василий ворвался на кухню, как вихрь:

— Поздравляй нас, мама!

— Та што таке у вас зробылось? — спросила она по- украински,

— Отгадай.

— Тю, скаженный! Шо я гадало, чи шо?

— У нас будет ребенок!

— Ребенок? — не поверила своим ушам. Пелагея Федоровна.

— Ребенок, —  повторил Василий.

— Так шо ж ты. мовчав до сих пор?

Он не успел ответить. Мать, словно девчонка, кинулась к Рийе;

— Доненько! Доненько! — произнесла она почему-то шепотом.

— Ох, мамо, мамо! — Не знавшая раньше ласки, Рийя уткнулась головой в грудь свекрови и неожиданно разрыдалась.

Пелагея Федоровна еле сдерживала себя, чтобы тоже не заплакать. Она гладила золотистые волосы невестки шершавой морщинистой рукой и приговаривала:

— Поплачь, доненько, поплачь немного…

«Первенец!» — задыхалась старушка от счастья.

Нет! Она ничего не пожалеет для него. День и ночь будет. находиться с ним. У него будут такие же, как у Василия, серые глаза, и золотые, мягкие волосы, как у Рийи.

— Мама! — Рийя подняла голову.

— Что, дочка?

— Боюсь я!

— Родная ты моя! — снова привлекла Пелагея Федоровна к себе Рийю. — Не бойся. Мы же с тобой все время будем,

— Вася! — тихо позвала Рийя.

— Где же он? — спохватилась. Пелагея Федоровна,

— Я здесь, — шагнул от дверей Василий.

— Что же ты нас бросил? — радостно упрекнула Пелагея Федоровна. — Нешто так можно? Мы тут одни, не знаем чем заняться.

— Все, что ни делается, все делается к лучшему, — ничего другого не смог придумать Василий.

— Нам пора, — напомнила Рийя.

— Посидели бы сегодня дома, — попросила Пелагея Федоровна.

— Завтра будем целый день с тобой, — пообещал Василий.

— Мы еще не всех позвали в гости, — спохватилась Рийя.

— Кого же вы думаете приглашать? — спросила Пелагея Федоровна,

— Всех друзей-товарищей.

— Ну, что же, всех так всех, — согласилась мать. — Вон сколько всякой всячины накупила!

Вскоре Василий и Рийя ушли в штаб дружины. Пелагея Федоровна присела на диван и снова подумала о внучонке. Она уже мысленно представляла его. Вот он тянет к ней маленькие пухленькие ручонки и говорит: «Ба-ба! Ба-ба! Ба-ба!».

ОПЕРАЦИЯ «ЧЕРНАЯ ЗМЕЯ»

1.

В кафе было человек десять. Они сидели за металлическими столиками и неторопливо попивали из кружек пиво. У прилавка стоял высокий худой мужчина и, тупо уставясь в ладонь, перебирал деньги.

— Готов! — весело сказал о нем Равиль Муртазин, обращаясь к Анатолию Депринцеву. — А ты почему сегодня кислый, как тысячу дьяволов? Уж не заболел ли?

— Хуже…

— Что такое?

— Жена найдет себе другого, а я такую — никогда, — на ходу переделал Анатолий слова старинной песни. — Выгнала, как подонка…

— Поздравляю! — крепко пожал ему руку Муртазин. — Наконец-то обрел свободу! Обмоем?

— Не-ет… Обдумать надо, как жить да быть.

— Ерунда! Выпьем еще по кружке пива и что-нибудь придумаем.

Посмотрев на мужчину, стоявшего у буфета, Анатолий невольно поежился. Сколько раз его самого видели таким! Сколько раз он также вот считал медяки, боясь, что не хватит на сто граммов или на кружку пива. Как низко все-таки может опуститься человек, оказавшийся во власти «белой головки»! Нет, к черту все, надо браться за дело. Сейчас выпью еще кружку и уйду.

— Может, по сто пятьдесят пропустим? — предложил Равиль. — Причина, брат, веская: думать будем не о чем-нибудь — о судьбе. На твоем месте я бы нарезался в дым! Деньги у меня есть: сегодня. Эргаш подбросил сотенную.

Анатолий неуверенно произнес:

— Не стоит…

— Как хочешь… Ритуля, — подмигнул Равиль буфетчице, — налей нам по кружечке жигулевского

Рита повела плечом: