На уроках сценарного мастерства. Том 1

– Я вначале тоже так подумал – не достанет, а потом сообразил – в школе может взять. Ее сестра Зинка в школе техничкой работает. Взломают химкабинет и возьмут. Я уже на всякий случай директору школы позвонил, чтобы он принял срочно меры по охранению кислот и реактивов. В общем, дело становится серьезным. И я склонен принять точку зрения общественности. Семья действительно ячейка государства, и ее надо оберегать.

– А что толку? – возразил Тихомиров. – Ячейка есть, а счастья нет. И Пехов несчастный, и его жена несчастная, и модистка несчастная.

– Я, значит, еще должен о счастье модистки думать? – спросил Буянов.

– А почему ты не должен об этом думать? Она что, не советский человек?

– Все мы советские, – раздраженно сказал Буянов. – Но Пехов – член нашей партийной организации, а она…

– А народ и партия едины, – возразил Тихомиров.

Буянов пристально взглянул на Тихомирова, и тот выдержал взгляд.

– Тогда вот что! – твердо сказал Буянов. – Обязую тебя провести работу с Пеховым. Он должен остаться в семье. Понял?

– Не складывается семья, – вздохнул Тихомиров. – Надо правде в глаза смотреть.

– А вас я прошу, – Буянов обратился к писателю, – осторожно давать советы. Деревенские дела сложные, путаные. Сразу в них не разберешься. И поверьте мне – все будет хорошо. Угар у Пехова пройдет. Очень скоро пройдет.

Тихомиров и писатель вернулись с поля вечером. Полина нагрела воды, и они долго и тщательно отмывали пыль и въевшуюся в руки солярку.

– Все болит: плечи, руки, ноги, – пожаловался писатель.

– С непривычки, – утешил его Тихомиров. Потом они ужинали, молча и сосредоточенно. Подавала Анна.

– Теперь спать, – сказал писатель.

– У меня репетиция, – сказал Тихомиров и пошел одеваться. Вышел он в черном костюме, белой рубашке и при галстуке.

– Тогда и я пойду, – сказал писатель и тоже повязал галстук.

Учительницы, модистка и Ильин уже были в клубе. Модистка вела себя несколько странно – старалась все время стать боком. Писателя это заинтриговало, он тоже сдвинулся в сторону и увидел на лице модистки свежие царапины.

– Травмировали на любовном фронте, – объяснила модистка.

Тихомиров внимательно к ней присмотрелся и сказал:

– Лицо для певицы – ее рабочий инструмент. А рабочий инструмент всегда должен быть в исправности.

– Силы были неравные, – сказала модистка. – И мать, и дочь. И все по лицу старались.

– Что хочешь делай, а чтобы за неделю зажило, – предупредил Тихомиров.

И тут в клуб вбежал Лаптев и крикнул:

– Пехова из петли вынули!

Услышав это, модистка спрыгнула с эстрады и бросилась к выходу. За ней побежали Тихомиров, Ильин, писатель и учительницы.

…У дома Пехова уже собрались люди. Среди них был и Буянов, и врач в белом халате, и участковый инспектор Гаврилов в мундире, впопыхах надетом на майку. Врач зачем-то мерил Пехову давление. В стороне всхлипывала жена Пехова, ее успокаивала дочь, плотная девица лет восемнадцати.

Модистка оттолкнула врача и вдруг встала перед Пеховым на колени.

– А обо мне ты подумал? – спросила она.

– Не буду я жить, – сказал Пехов. – Потому что это не жизнь так жить. Все равно на себя руки наложу.

– Я тебе наложу! – возмутилась модистка. – А ну-ка, пойдем!

– Куда? – спросил Пехов.

– Ко мне. Хватит! Больше я тебя ни к кому не отпущу. – И модистка, взяв Пехова за руку, повела его к двери.

– Надо хоть какие вещички собрать… – засомневался Пехов.

– Ничего не надо, – ответила модистка. – Все наживем сами.

И они с Пеховым вышли при полном молчании всех присутствующих. Молчание затягивалось, и только в углу по инерции всхлипывала жена Пехова, наверное еще не очень понимая, что же все-таки произошло. Первой опомнилась дочь Пехова.

– Что же получается? – с вызовом спросила она. – В присутствии парткома и милиции какая-то проходимка из семьи увела мужа и отца, и никто ничего не делает!

– А что тут сделаешь? – осторожно сказал участковый Гаврилов.

– И это говорите вы – представитель власти! – взвилась дочь Пехова. – Арестовать их надо. В тюрьму. И его, и ее!

– Его-то за что? – жалобно спросила жена Пехова.

– За все! – сказала дочь. – Это не отец, это изверг!

И тут Венька Ильин, стоявший недалеко от нее, молча с размаху шлепнул ее по заду.

– Дядя Веня! – возмутилась дочь Пехова. – Как вы можете! Я уже взрослая. Я же в школе работаю пионервожатой.

– В школе ты вожатая, а здесь помолчи. Здесь более взрослые, и к тому же мужики. Михалыч, скажи ты, – обратился Ильин к Тихомирову.

– Вот что, – сказал Тихомиров. – Если человек на себя пытался руки наложить, значит, человека довели и ему дальше, как говорится, некуда. С этим надо кончать. – Он посмотрел на Буянова. – И если кто-нибудь на каком-нибудь собрании его снова попытается обсуждать, то мы… – Тут Тихомиров замолчал, еще не придумав, как надо будет поступить в этом случае.

– И что же мы? – спросил участковый Гаврилов.

– А подгоним бульдозер, – ответил за Тихомирова Венька Ильин, – подцепим за угол и все собрание погребем под обломками…