На узкой лестнице (Рассказы и повести)

— Значит, говорите, бежит народ? — начал он. — Да… Хорошенькая картина получается. Производство страдает, производство задыхается без колес, а нам наплевать. Продолжай, вроде того, задыхаться. Производство нам, значит, делает хорошо, а мы ему, значит, свинью под нос. А имеют ли право бегать те разные, у кого, значит, ноги длинные? Нет! Не имеют! А почему, спрашивается? Производству вред наносят? Да! В какой-то мере да! Но самый главный вред они наносят себе. Давайте разберемся по порядку, чтобы до каждого, значит, дошло.

Федор Павлович переставил на столе баночку с окурками и переступил с ноги на ногу.

— Может быть, у нас работа такая трудная, прямо дальше некуда? Прямо спина надрывается и ноги не ходят? Да нет, работа как работа, обычная шоферская, самая что ни на есть в чистом виде шоферская. Может, загрузки нет и вам приходится простаивать? Ан нет, и здесь все в порядке. А заработок? Не хуже, чем у других, а может, и получше.

Федор Павлович нашел взглядом Евсея Евсеевича.

— Тому же Евсею Евсеевичу за прошлый месяц сто шестьдесят закрыли. Это не считая надбавки за классность и премиальные.

Люди зашевелились. Кто-то громко и весело сказал:

— Ого! Дает, дедуля!

— Ты ближе к делу, — сердито сказал старичок. — Тоже мне, куском хлеба попрекать.

— Да еще каким, — сказал тот же голос.

А Федор Павлович продолжал тем же строгим тоном, словно и не прошлось оживление легким ветерком по каменным лицам шоферов.

— А вдруг кто подумает, что вы бедные дети? — продолжал Федор Павлович. — Так сказать, безотцовщина, в смысле — позаботиться о вас некому. Так вот она, доска объявлений. Пестрит вся — кнопку воткнуть некуда: путевка туда, путевка сюда! От этих самых Нидерландов до нашей родной турбазы «Победа космоса». Сам бы отдохнул, да работать надо. Нет, вы мне скажите, где еще найдете такие условия? Значит, когда уходим отсюда, чья подлость? Наша! Вот. И еще важная мысль: мы живем и работаем не в центре города, все у нас рядом: и работа, и жилье. Каждому до гаража добираться — всего-то ничего. На обед мы идем не в столовую, а домой, и тем самым — подчеркиваю особо — дополнительную очередь в столовой ликвидируем. Как это говорится, сами дышим и другим дышать даем.

Все было хорошо. Речь произвела впечатление, это Федор Павлович видел по глазам слушателей. Но все испортил пример со столовой — он оказался слишком несерьезным, и шоферы заулыбались и стали подталкивать друг друга локтями. И Федор Павлович растерялся — высказано все, добавить больше нечего. А тут паузой воспользовался Евсей Евсеевич, который никак не мог успокоиться.

— Ты, Павлыч, картины рисуешь, как министр. Послушаешь тебя — нет на земле лучшего места, чем у нас. Опять же и бухгалтерию знаешь. Мы к тебе всей душой, однако не греби против коллектива, не зажимай по мелочам. А то как ревизор — почему чужая резина? Куда девался бензин? Мало ли куда может деться бензин… утек. Каждый человек, как муравей, свое дело знает. А если чего — так тебе уходить, нам оставаться.

Федор Павлович сделал вид, что не понял намека. Только взгляд отвел от сидевших перед ним, и слова его пошли поверх голов…

— Все, Евсей Евсеевич, больше такие номера не пройдут. За каждый болтик будете отчитываться. Здесь не частная лавочка.

И, сверкнув белоснежной улыбкой, встал тогда Евсей Евсеевич и сказал торжественно, как подготовленное заранее:

— Павлыч, если ты пойдешь на это, мы всем хором пишем заявления на увольнение. А теперь думай, что из этого выйдет.

Это был серьезный момент. И видимая сплоченность коллектива заставила участить удары сердца. Противной испариной покрылось тело.

«Только бы не сорваться, — медленно думал он. — Ах ты, мать честная! Ты-то, старый хрыч, куда лезешь? Тебе-то чего не хватает? У тебя же, Евсей Евсеевич, нет даже времени рублевку зашибить на своей колымаге. Тебя же самого гоняют почем зря, ты же пашешь за двоих».

— Кто еще хочет сказать? — мрачно спросил Федор Павлович. — Чего молчите? Давайте…

Ему казалось, что он говорит спокойно, но все видели, что это недоброе спокойствие.

— Нет больше желающих? Хорошо, тогда скажу я. Подавайте заявления. — Он уселся за стол и достал из нагрудного кармана шариковую авторучку. — Смелей, братва, не упусти момент… Ну? — Заведующий каждому поочередно смотрел в лицо. И люди отворачивались. Установилась в комнате отдыха жуткая тишина. И каждый мог услышать ход своих наручных часов, и каждый постарался показать свою непричастность к мыслям и планам соседа.

Уходить не хотел никто.

— Ну что ж, — сказал Федор Павлович своим обычным голосом, словно не было минуту назад ничего такого особенного между ним и подчиненными. — Если дополнительных вопросов нет — обед, товарищи. Как раз подоспел обед.