На узкой лестнице (Рассказы и повести)

На кухне она бралась то за одно, то за другое, уронила стакан, он подпрыгнул, словно пластмассовый, и не разбился. Настроение испортилось, да странно как-то: в костях заломило, будто перед резким изменением погоды.

«Ишь, во сне приходила, — с раздражением стала ворчать она. — Во сне приходила, и волосы блестели… — все больше раздражалась она. — Это вовсе ни к чему, милый друг, чтобы я приходила к тебе во сне…»

Она мыла чашки, стаканы, в разные стороны летели брызги, и пальцы у нее, ну точно, как у Николеньки, вздрагивали.

Потом она взглянула в окно и увидела, что на площадке полно птиц; смирно сидят, нахохленные, терпеливо ждут ее прихода. И отлегло от сердца. И стало ей не по себе: а чего это она раскипятилась? Жива, здорова, солнышко светит для нее. И завтра, если все будет хорошо, вновь оно поднимется для нее. Поднимется солнышко, и все сущее возрадуется…

А следователя она больше не видела. Да и жив ли он? Уж больно плохо выглядел.

— Кто вывел на вас?.. Это… это… — он напряг свою профессиональную память. — Надо же, фамилия выскочила из головы… Ну этот… ваш бывший муж.

— Николенька, — содрогнулась она.

А следователь, увидев, как вздрогнули ее губи, тут же незамедлительно подтвердил:

— Да, да, что-то в этом роде.

ПОВЕСТИ

БЕЛЬЧИК

Когда автобус миновал березовую рощицу, Степан Ефимович надел шляпу, застегнул пиджак на все пуговицы и прошел к водителю.

— Товарищ, — сказал он, — сделай одолжение, тормозни на восемнадцатом километре.

Водитель хотел огрызнуться: междугородный автобус, мол, не такси, но увидел в зеркале сдвинутые кустистые брови, неподвижный, ничего не выражающий, какой-то леденящий взгляд из-под тяжелого лба — только облизнул губы и, где просили его, остановился.

Степан Ефимович перешел шоссе и увидел тропинку, пробитую в картофельном поле. Слева, похожие на кости крупного древнего животного, обмытые дождями и затянутые травой, белели останки железобетонной детали. Все верно. О брошенной разбитой конструкции говорил Николай, когда объяснял дорогу. Теперь по тропинке прямо, прямо, до самого конца.

Степан Ефимович поставил тяжелый портфель и снял шляпу. Благодать-то какая: птицы поют и людей не видно. Он запустил пальцы в густые, слегка вьющиеся волосы и, как когда-то в школьные еще годы, закрыл глаза и лицом нащупал солнечные лучи.

Тропинка кончалась у обрыва. Под ногами Степана Ефимовича лежал глубокий овраг с таким широким дном, что невольно подумалось — земля наращивается выступами. Там протекала речушка в белой кайме песчаного намыва; чуть в стороне росло несколько деревьев, кроны их соприкасались, закрывая палатку Николая. По крайней мере отсюда, с верхотуры, ее не было видно. Степан Ефимович вздохнул: занес же черт приятеля в этакую дыру, натянул плотнее шляпу и, балансируя портфелем, приступил к спуску.

Не сделал он и десяти шагов, как откуда ни возьмись — белая пушистая собачонка. Забежала она сбоку, подняла острую морду и зашлась таким пронзительным лаем-воем, что у Степана Ефимовича чуть ли не остановилось сердце.

А снизу уже кричали, и трудно было понять, что там для них важней: поприветствовать гостя или успокоить собачонку.

Ему обрадовались и Николай, и его жена Евдокия Ивановна, и его детки — две девочки лет десяти — двенадцати. Когда собачонку все-таки успокоили и она, навострив уши, уставилась на Степана Ефимовича молча, Николай сказал:

— Ты чего же? Обещал приехать в прошлую субботу.

— Мы так ждали, — подтвердила Евдокия Ивановна. — Чего, думаем, не едет молодой и неженатый?

Степан Ефимович не любил, когда ему напоминали о его холостяцком положении.

— Дела, — ответил он хмуро, не отрывая взгляда от черных собачонкиных глаз. — Производство не бросишь. Н-нда…

С этим спорить не приходилось. Каждый понимал: личного времени у главного энергетика мебельной фабрики так же нет, как, допустим, у народного артиста. Крутись постоянно на людях. Но, несмотря на краткий миг пребывания здесь, Степан Ефимович уже пожалел, что смалодушничал и не приехал в прошлый раз. Были бы причины, а то — никаких. Стыдно подумать, что в тридцать шесть лет утрачивается способность к лишним передвижениям. На работу — и обратно. Это не жизнь!

— В следующую субботу приеду обязательно.

— Поздно, Степан, денька через два сворачиваемся.

— А ты хоть плавки взял? — спросила Евдокия Ивановна. — Чего-то, смотрим, в шляпе, в костюме, с портфелем, как на коллегию какую.

— Шляпа от солнца, костюм для порядка, а портфель для гостинцев.

Он прошел к самодельному столу и стал выкладывать консервные банки и пакетики сушеных супов.

— Куда столько? — изумилась Евдокия Ивановна.

— На всю ораву. Так… а эту тварь, как я понял, зовут Бельчик?

— Точно. Прибился откуда-то. Может, кто бросил, — объяснил Николай.

— Таких не бросают, — сразу вмешалась Евдокия Ивановна. — Потеряли.

— Бельчика потеряли, — хором подтвердили девочки, до этого застенчиво молчавшие.

— Какие все уверенные, — удивился Степан Ефимович.

— Посуди сам, кто выбросит собаку чистейших кровей?

— Так уж и чистейших.