На Великой войне

«Зря, – усмехался он. – Слова подобны туману, а правда холодна, словно лед. Но я вижу, что ты достоин узнать правду. Владыка мира не один. Их множество, и живут они там, куда никому не добраться. Можно испытать на себе их гнев, а можно и милость. Вот смотри – это один из их даров, в котором есть сила и могущество…»

Ох и сказочник. Но поначалу слушаешь эти сказки, затаив дыхание. Золоченый амулет, чудеса в степи среди тамошнего народа, чей суровый повелитель когда-то держал в страхе целую вселенную. Славное прошлое миновало, но, по мнению барона, монголы еще покажут свою былую мощь, которая, как думают многие несведущие, давно канула в Лету. Европейцы глупы, европейцы все видят на поверхности, европейцы заходят в монгольскую кибитку, не наблюдают там огня и наивно полагают, что тот потух навсегда. Но стоит только хозяйке, взявшись за щипцы, сделать пару движений, как уже из-под золы появляется серый комок. Хозяйка насыпает на комок зеленоватый порошок конского помета, подует, и огонь вспыхивает. А если подбросить на очаг несколько кусков аргала[108], то перед удивленным взором путника заиграет ровное яркое пламя, ласкающее дно пиалы с закипающим чаем.

И барон был готов следовать за этим пламенем, отринул от себя европейский дух, стал кочевником-азиатом, способным до хрипоты, до драки, до дуэли отстаивать свою веру даже здесь, на всеевропейской войне, ведомой западной, уже пришедшей в упадок цивилизацией.

– …Запад сгнил! – Унгерн словно безумный пытался убедить собеседника. – Примерно к исходу четырнадцатого века он достиг высшей точки своего расцвета, после чего началось медленное, но неуклонное угасание! Европейская культура пошла по вредному пути, перестала служить для счастья человечества и из величины подсобной сделалась самодовлеющей! В прежние эпохи, когда не было умопомрачительной техники и чрезвычайного усугубления некоторых сторон познания, люди были более счастливыми! Нынешние европейские буржуа эгоистичны, под их властью западные нации быстро движутся к закату, утягивая за собой и Россию! Этого допустить нельзя!

– Любопытная теория. И что же вы предлагаете для спасения России? Идти другим путем?

– Именно! Сейчас единственная сила, способная повернуть вспять колесо истории, – кочевники азиатских степей, и прежде всего монголы!

– Монголы? Вы, верно, шутите. Японцы еще куда ни шло, но монголы. У них и армии, должно быть, нет.

– Это дело времени, уверяю вас! Ныне пусть и по-своему, в иных формах, монголы находятся на той развилке общего для всех народов исторического пути, откуда Запад когда-то свернул к своей гибели! Монголам же и вообще всей желтой расе предопределена великая задача – огнем и мечом стереть с лица земли разложившуюся европейскую цивилизацию от Тихого океана до португальских берегов, чтобы затем, стоя на обломках старого мира, воссоздать прежнюю культуру по образу и подобию собственной!..

И так далее, и тому подобное. Азиатский фашизм какой-то получается. Бред, конечно, но барон в это верит, продолжая совмещать, казалось бы, несовместимое: мечты о создании новой империи чингизидов и защиту империи старой – Российской.

На нынешнюю войну Унгерн пошел добровольцем, сразу же окунувшись в привычную для себя атмосферу и воюя непривычными методами. Притом понял это не только я, но и все, кому довелось столкнуться с «бешеным бароном».

* * *

Отлично помню, как всего пару дней назад на очередном биваке стал свидетелем безобразной сцены. Барон скандалил с двумя своими прежними «знакомыми», грозился морду набить и тому и другому, а после вскочил на коня и скрылся в ночной тьме, подкинув очередную тему для разговоров.

– Помилуйте, но барон не офицер в общепринятом значении этого слова. Он не только совершенно не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но и правил военного воспитания. Это партизан-любитель, следопыт-охотник, сошедший со страниц романов Майн Рида.

– А его внешний вид и привычки: оборван и грязен, спит среди казаков своей сотни, ест из общего котла и, будучи культурного воспитания, в самой культуре совершенно не нуждается.

– Согласен с вами полностью. К тому же являет собой одно сплошное противоречие: несомненный и острый ум, с одной стороны, а с другой – поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор. Удивительная застенчивость и даже дикость чередуются в нем с безумным порывом и вспыльчивостью. Расточительность, не знающая пределов, соседствует с полным отсутствием комфорта…

Повозмущались господа офицеры и пошли спать. Хотя правда в их словах есть, и немалая. Это они еще про здоровенную папаху-манчжурку не упомянули. Ее барон носит вместо фуражки даже сейчас, когда кругом жара и пыль. Почему? Сей головной убор, по разумению самого Унгерна, не оттеняет его офицерского «Георгия» и недавно заслуженную «клюкву»[109]. Как эдакого «модника» и вообще человека в наивысшей степени неординарного приметили наши «форточники», я не знаю, но думаю, что с выбором не ошиблись – шороху и жути со своими казаками барон наводить мог где угодно и на кого угодно.