На Великой войне

Сегодня барон не в пример себе обычному слишком весел. Так и сыплет шутками и оптимизмом, а подобная перемена, как правило, означает одно – подъесаул чувствует приближение большой драчки. У отрядных казаков-забайкальцев на этот счет тоже примета имеется: «Коль наш барон веселится, то к бою готовься». Что ж, им виднее. Я в особом отряде генерала Добротина, состоящем из пехотной дивизии, артдивизиона и казачьей сотни, числюсь совсем недавно. Да и задница к постоянному сидению в седле все никак не привыкнет, хотя освоить искусство верховой езды я пытался еще в «прошлой» жизни. Есть у нас в городке конный завод старинный, с середины семнадцатого века действующий. Есть недалеко от него манеж, где тренируются наездники конно-спортивной секции, в которую однажды решил записаться и я. Причина? В двенадцатом году посчастливилось мне побывать на двухсотлетии Бородинского сражения, а там «уланы с пестрыми значками, драгуны с конскими хвостами». Увидел, вдохновился, решил тоже хотя бы в седле научиться держаться, как реконструкторы-кавалеристы. Терпения для посещения секции у меня хватило ненадолго, но, как взнуздать и оседлать лошадь, я все же узнал. Остальное выучил уже здесь, в Варшаве, от гусара Фрола Ильичева. Тот несколько раз вывозил нас всем курсом на манеж, обучая езде по ускоренной программе: садишься в седло, а лошадь сзади бьют нагайкой. Сколько матюков в эти дни звучало на манеже, не счесть…

Однако учение не прошло даром: необходимый минимум я освоил. Но то была скорее теория, а сейчас суровая практика, начатая аккурат после ивангородской битвы со шпажистом-«Маклаудом». Из «казенного транспорта» мне достался жеребец по кличке Шустрый. Занятное имечко с учетом того, что эту непослушную и своевольную скотину назвать следовало бы Подлюкой. Но я с ним все же справился, потратив немало времени на дрессуру. А раз я теперь кавалерийский офицер, то полагается мне револьвер и шашка. Первый с успехом заменил хорошо знакомый товарищ «Маузер». И о том, где достать к нему патроны, я теперь не беспокоюсь, по причине прямых поставок таковых из Симбирска, где уже налажено соответствующее производство. Шашку все так же таскаю чисто символически. А еще еду, терплю, матерными словами поминаю Садовского и всех «форточников», по чьей вине я очутился на самом южном фланге Юго-Западного фронта, в Карпатах, где после зимне-весеннего бодания с австрийцами застряло немало наших войск. И среди всей этой армейской массы, наверное, только я один в полной мере понимаю, что именно сейчас вокруг происходит и к чему в конечном итоге ведет. И горько мне делается от этих знаний.

* * *

Что я помнил о событиях, ставших началом Великого отступления, случившегося еще в известной мне истории? Припомним…

Еще до падения Перемышля начальники штабов германской и австрийской армий Фалькенгайн и Конрад в режиме строжайшей секретности разработали план наступления на Юго-Западный фронт. Чего-то глобального перед своими армиями не ставили. Первоначально планировали отбить лишь Западную Галицию: прорвать фронт у местечка Горлице и вынудить нас отступить от Карпат за реку Сан, дабы устранить возможность выйти на венгерские равнины и двигаться на Будапешт. И готовились к операции австро-германцы основательно. Гнали эшелоны на восток окружными путями, вели авиаразведку, германских офицеров в австрийскую форму переодевали, чтобы те на переднем крае основательно разузнали о нашей обороне. И артиллерию подтягивали. Много, очень много артиллерии, в том числе и тяжелую, вместе с новомодными тогда минометами. Про снаряды молчу, их больше миллиона подвезли. И все это для ударной группировки Макензена, которой противостояла наша третья армия Радко-Дмитриева, где почти не осталось боеприпасов. Командующий установил лимит: по десять выстрелов в день на батарею, тяжелых – один-два на орудие, пехоте – по двадцать пять патронов на винтовку. Вот такая чудовищная диспропорция перед сражением, а вот и само сражение, вошедшее в историю как Горлицкий прорыв. Началось с мощнейшей артподготовки длиной в тринадцать часов. Причем проходила она в несколько режимов. Вечером – непрерывный огонь, ночью – огонь периодический, с паузами для саперов, режущих проволоку. Утром шквальный огонь на поражение, но и он вскоре смолк, чтобы по нашим окопам с короткой дистанции начали навесно бить минометы. Потом опять пушки работали фланкирующим огнем, наскоком, вдоль позиций, переключив обстрел в глубину. Наконец, в атаку пошла пехота, успевшая выдвинуться вперед почти на километр…