На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

В поезде ехало несколько сот военнопленных из Германии, которых собирали из лагерей в Сибири. И хотя всех нас отбирали из тех, кто заслужил высокие оценки начальства за отличные показатели в работе и безупречное поведение, у каждого были знакомые, которые, по его мнению, были бы еще более подходящими кандидатурами для того, чтобы первыми отправиться домой. Но этих людей почему-то не отобрали в нашу партию, поэтому никто не мог понять критериев отбора, все это казалось какой-то непонятной головоломкой. Правящий режим никогда не руководствовался соображениями гуманизма, он стремился получить выгоду из любого поступка. Может быть, в Москве ждали небывалого взрыва стахановского движения среди всех прочих лагерных рабочих, вернее, рабов? А может быть, нам просто повезло и мы стали проходными пешками в гигантской шахматной партии, разыгрываемой между Россией и странами Запада? Может быть, сейчас было просто необходимо сделать небольшой дружеский жест по отношению к Германии и ее народу? Мы никогда не узнаем об этом.

Пока наш поезд медленно полз на запад, практически на всем протяжении пути нам постоянно встречались тяжело груженные товарные поезда, проезжавшие в противоположном направлении. Это были воинские эшелоны с солдатами Красной армии (с 1946 г. называлась Советская армия. — Ред.) и полагавшейся им по штату техникой. Увиденное заставило меня подумать, не разразится ли вот-вот новая война, успеем ли мы до ее начала пересечь границу. Еще на вокзале Челябинска мы остановились рядом с одним таким эшелоном, где я разговорился с каким-то сержантом, который подтвердил мои подозрения.

— Нас отправляют на север, на побережье, — сказал он, — потому что скоро будет война с Америкой. Но, — он оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что никто нас не подслушивает, — лично я собираюсь сойти с поезда и отправиться в Казахстан. Там моя жена, по приказу правительства ее отправили туда пять лет назад, когда я был еще в Германии. Я хотел бы увидеться с ней. И только после этого я согласен ехать на север.

— В зону лагерей проще попасть, чем выехать оттуда, — сказал я ему. — К тому же ваша жена могла с тех пор измениться. Может быть, она не захочет с вами встречаться, а может быть, ее уже нет в живых.

Я искренне не хотел, чтобы этот человек ехал туда, вспомнив тех развратных, вечно сексуально неудовлетворенных вульгарных самок, в которых успели превратиться некогда респектабельные жены.

— Я должен увидеть ее, что бы ни случилось, — ответил сержант. — Если они оставят меня там, что ж, пусть. Я готов к этому.

— Но вы не можете себе даже представить, какая там жизнь. Вы пожалеете об этом, едва успев переехать через Волгу. (Автор напутал. Челябинск более чем в 1100 километрах к востоку от Волги. По поводу качества работы его кураторов уже говорилось. — Ред.) Послушайте совета того, кто там был. Забудьте о вашей жене. Даже если вы ее найдете, то ничем не сможете ей помочь. Держитесь подальше от тех мест и будьте благодарны за то, что имеете.

Но моя речь имела тот же эффект, как если бы мне вздумалось охотиться на слона, швыряя в него галькой. Сержант был готов поставить на кон свою жизнь, но не отступить. Я понял это по его горящим упрямым огнем глазам, по упрямо расправленным плечам. Но, как все убежденные в своей правоте люди, он говорил спокойно, почти без эмоций.

— Ее забрали у меня, пока я воевал на одной войне, и я не собираюсь отправляться на вторую, пока не увижу ее. Прощай, и, если снова начнется война, надеюсь, что мы не встретимся с тобой там снова.

Мы обменялись рукопожатиями, и он бросился к тронувшемуся с места поезду, озлобленный решительный мужчина, готовый вступить на путь саморазрушения.

Другие встречи с русскими солдатами проходили не так дружелюбно.

— Мы покончили с вами, немцами, — кричали они нам, — а теперь сделаем то же самое с американцами (вот это правда. — Ред.)!

Когда наш поезд проезжал мимо очередного воинского эшелона, мы никогда не могли заранее знать, что встретит нас: град камней или водка и табак в подарок. Иногда на полосе отчуждения возникали драки, и тогда станционное начальство спешило поскорее отправить поезда. Я сам был свидетелем того, как наш повар завязал ссору с одним пьяным русским и они осыпали друг друга оскорблениями, пока на русского кто-то не вылил ведро с водой. Наш поезд покатил дальше под взрывы хохота с обеих сторон.

Через двадцать дней мы приехали в Тулу, областной центр, расположенный к югу от Москвы. Наш поезд посетила группа каких-то функционеров высокого ранга, они засыпали нас вопросами о том, как нас кормили, какими были условия в дороге. Я отвечал коротко и очень бодро, но некоторые мои спутники имели глупость начать жаловаться. Их имена тут же переписали, а потом всех их сняли с поезда, и никто из нас больше их не видел. Насколько же важно для человека уметь держать язык за зубами, особенно тогда, когда цель так близка! Даже если бы мне за последние три дня совсем не давали есть, я и тогда и не подумал бы жаловаться.