На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Две девушки подхватили свои винтовки и провели меня мимо казарм охраны в лагерную часть. Все это было мне уже знакомо. На территории лагеря в апатичной бездеятельности лежали или сидели примерно три тысячи человек. Я сразу же обошел территорию, пытаясь обнаружить хоть кого-то из знакомых, но так никого и не нашел.

Ночь мы провели на голой земле внутри большой, почти превратившейся в лохмотья палатки. К утру стало так холодно, что нам пришлось отказаться от попыток уснуть и начать двигаться, чтобы согреться. Без теплой одежды мы могли спастись от холода только расхаживая по палатке взад-вперед до самого рассвета. Наверное, примерно так же жили первобытные люди.

Пока мы так двигались, содрогаясь от холода, мои товарищи не прекращали недовольно ворчать, но я заставил их замолчать, рассказав о том, каким счастливым себя чувствовал. Потом я рассказал им о моих похождениях, о том, как мне удалось избежать смерти, о том, что считаю прошедший день самым ужасным в своей жизни, которую я и так не считаю бедной на события.

Глава 10 СНОВА ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ

Наверное, ни один из солнцепоклонников не приветствовал солнце так горячо, как мы тем утром. Уже первое его тепло снова вселило в нас надежду на то, что нам удастся все это пережить.

Вскоре пришли русские офицеры, чтобы посчитать количество умерших за ночь. Стало известно, что в ту ночь погибли несколько пленных, но я не могу с уверенностью сказать, умерли они от переохлаждения или от ран. Нам нечего было делать и нечего было есть, поэтому мы просто сели погреться на солнце, утешая себя мыслью о том, что удалось выжить.

Примерно в два часа меня вызвали к коменданту лагеря. Ефрейтор, просмотревший данные по заключенным, спросил меня, правда ли то, что я по профессии водитель, и не хочу ли я поработать. Не задумываясь, я ответил утвердительно на оба вопроса, после чего одна из девушек в форме проводила меня на кухню, где меня накормили. Даже если бы я не был водителем и не был намерен работать на русских, мне все равно пришлось бы дважды повторить тогда «да»: ведь я теперь достаточно знал, как работает эта система и к чему может привести попытка противодействовать ей. Сейчас мне повезло, и я размышлял об этом на сытый желудок.

Аэродром, на который меня направили, находился примерно в двух километрах от лагеря. Меня передали в распоряжение женщины-доктора, к которой я был прикреплен в качестве шофера и мальчика на посылках. Она и ее свита из санитарок и медсестер подвели меня к машине и заставили совершить пробную поездку. Когда экзамен был пройден, доктор сказала мне, что ее авиационная часть, развернутая на этом аэродроме, через три дня собирается перебазироваться. На эти три дня меня прикомандировали к данной части с задачей помочь доктору подготовиться к переезду. Вечером меня накормили тем же, чем питались сами русские: три куска черствого хлеба (сухаря), примерно сто граммов американской ветчины, кусочек лимона, сахар и чай. После этого я отправился спать в машину, пребывая в состоянии близком к блаженству. Мне оставалось только мечтать, чтобы перебазирование части вдруг по неожиданным причинам было отложено на несколько недель, что открыло бы мне длинную череду дней, когда мне дважды в день предлагают хлеб, ветчину и чай.

Эти приятные картины самым вульгарным образом прервали крики: «Газы! Газы!» Я спрыгнул с постели и понял, что уже стемнело и по аэродрому наносится воздушный налет. Все бежали через летное поле к лесу. Я поспешил за остальными, принюхиваясь и размышляя про себя, действительно ли нас подвергли удару бомбами с отравляющим газом. В ночном небе мелькали силуэты многочисленных самолетов: по-видимому, немецкая авиация бросила крупные силы против Молодечно.

Как выяснилось, предупреждение о газовой атаке оказалось ложным. Точнее, это было недоразумение: уже после того, как я благополучно добежал до леса, в два баллона с газом, оставленные на опушке леса, попала бомба, в результате чего они с оглушительным грохотом взорвались. Тот бытовой газ был практически безвреден на открытом воздухе, и я так и не смог понять, почему русские подняли из-за этого суету. Пока продолжался налет, я про себя рассудил, что буду прятаться отдельно от остальных, не навлекая на себя гнев обитателей аэродрома. Около трех часов ночи в небе снова все стихло, и мы вернулись на свои места. Зенитчикам удалось сбить один немецкий самолет, который, объятый пламенем, по спирали направился к земле, а затем уткнулся носом в шоссе. Напрасно я пытался разглядеть в небе купол парашюта: наверное, пилот не смог открыть кабину или просто потерял сознание, но когда на следующее утро оттаскивали сбитый самолет, от него мало что осталось.