На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Да, Иван, тот самый говоривший на немецком языке военнопленный из Киева, которого я когда-то включил в состав рабочей партии, набранной в лагере под Дубно. Пока он под моим надзором участвовал в строительстве укреплений, мы с ним долго, по-дружески обсуждали, в чем состоит сходство и различие в жизни русских и немцев. Благодаря счастливейшему совпадению именно в тот момент он находился на станции и сразу же узнал меня, несмотря на мою густую бороду и запачканную одежду. Когда Иван подошел к вагону, он развернулся и что-то долго объяснял собравшимся, после чего сказал мне, чтобы я спускался вниз и не боялся, никто меня не тронет. Иван рассказал всем, что, когда он был в плену, я обращался с ним очень хорошо и теперь он намерен отплатить мне за это той же монетой. И настроение толпы сразу же изменилось в мою пользу. Конечно, мне, как и в прошлый раз, пришлось пожертвовать часами и всеми личными вещами, но на этот раз все вели себя весьма вежливо, а некоторые, демонстрируя свое дружелюбие, даже пожимали мне руку.

Меня накормили, напоили и дали сигарету. Мы с Иваном сели на платформу и стали рассказывать друг другу о себе. Я поведал ему о том, что со мной произошло с момента нашей последней встречи, а потом выслушал рассказ Ивана. Как оказалось, тот, кто сменил меня на посту бригадира, оказался очень жестоким человеком, и вся бригада вспоминала о временах моего бригадирства как о самом благополучном периоде своей жизни в плену. Если бы его, а не меня нашли в вагоне, жестко заметил Иван, его судьба сложилась бы совсем по-другому. В самый разгар повествования Ивана о его приключениях во время русского наступления нас прервали. Ему и подчиненным приказали вернуться в казарму, а меня оставили на попечение угрюмого, коротко остриженного грузина, которому, похоже, не было никакого дела до несколько раз повторенного приказания Ивана обращаться со мной хорошо и проследить, чтобы никто не причинил мне вреда.

Как только Иван ушел, вокруг меня немедленно начала собираться настроенная ко мне самым враждебным образом толпа. Так падальщики собираются вокруг животного-подранка. Они начали издеваться надо мной и выкрикивать оскорбления, сначала очень тихо, а потом все громче, пока, наконец, их вожак не обратился ко всем с вопросом: «Ну и что мы будем делать с этим фрицем?» На такие вопросы следует давать определенный ответ. И здесь все зависит от тона, которым он задается. В данном случае толпа с готовностью выдала этот ответ.

«Пристрелить его и дело с концом!» — немедленно последовало предложение. Его тут же подхватили, раздалось еще несколько голосов: «Пристрелить его! Пристрелить фрица! Прикончить его!»

Неожиданно мне на помощь пришел грузин-охранник. Очевидно, это была очень противоречивая натура. Когда его товарищ Иван просил позаботиться обо мне, он повел себя так, будто ему не было до меня никакого дела. Но как только кто-то высказал желание убить меня, грузин тут же пришел мне на помощь. Он немедленно грубо растолкал агитаторов, сопровождая свои действия словами на незнакомом, резко звучащем языке. Потом грузин отвел меня к домику, расположенному рядом со зданием станции, где передал двоим гражданским, которым поручил присматривать за мной, пока меня не заберут. Ближе к вечеру прискакал верхом на лошади некий молодой человек, который спросил обо мне. Затем он отправился в путь по городским улицам, а я то шагом, то бегом следовал за ним. Казалось, его не очень беспокоило, успеваю ли я за ним: он ни разу не оглянулся, чтобы убедиться в том, что я не отстал по дороге. Возможно, он полагался на мое чувство самосохранения, на то, что я хорошо понимаю, что для меня будет лучше держаться к нему поближе. Наконец, всадник остановился у деревенского домика неподалеку от опушки леса, в котором проживал вместе со своими четырьмя товарищами. Позже я узнал, что все они были партизанами и меня приставили к ним в качестве прислуги. Мои обязанности состояли в том, чтобы содержать в чистоте дом, чистить картошку и обувь его обитателей, ухаживать за лошадьми и убирать в конюшне. В первый вечер я чувствовали себя довольно неуютно, так как не понимал своего положения, но утром вернулся один из обитателей домика, который участвовал в облаве на отставших немецких солдат. Он говорил по-немецки и, наконец, объяснил мне то, что от меня требовалось.