На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Этот человек говорил на моем языке безукоризненно, настолько четко, что, заговори я с ним даже в Германии, сразу же понял бы, что передо мной иностранец. Для каждой местности характерны свои интонации или собственные выражения, и только те, кто получает знание языка извне, могут достичь в нем абсолютной чистоты. Я так и не узнал, где этот человек сумел освоить мой язык практически в совершенстве. Он был немногословен, но я до сих пор думаю, что его готовили к работе в качестве шпиона. Уточнив круг моих обязанностей, он предупредил меня, чтобы я даже не пытался пробовать бежать, так как шансов на успех у меня все равно нет. После этого он практически со мной не разговаривал. Было бы излишне упоминать, что я решил последовать этому совету: я чувствовал, что, не отдохнув и не восстановив свою физическую форму, я не способен подвергать себя таким испытаниям.

Мне пришлось провести в домике у леса не больше недели. За это время я прекрасно справлялся со своими обязанностями, и мои хозяева были довольны моей работой. Я питался с ними за одним столом. В наш рацион входили молоко, мясные консервы, картофель и хлеб. Кроме того, я теперь не испытывал недостатка в сигаретах, в основном немецких. Русским они казались слишком слабыми, и теперь, после того как я попробовал махорку, меня это уже не удивляло. Мне отдали все запасы трофейных сигарет Salems, очень популярной марки немецкого табака, и я практически не расставался с этими роскошными сигаретами. Теперь, когда я регулярно питался и был избавлен от нервных перегрузок, почувствовал, что даже за это короткое время начинаю восстанавливаться и набирать вес.

В четыре часа утра на восьмой день моего пребывания в том домике на чердак, где я спал, поднялся тот из партизан, кто говорил на немецком языке, и разбудил меня.

— Теперь вам придется отправиться в лагерь военнопленных, — объявил он. — Мы хотели бы, чтобы вы оставались с нами и дальше, но сегодня получили приказ передать вас туда. Сегодня здесь пройдет колонна подвод, на которой вы отправитесь в Молодечно. Там, в лагере, уже много немцев, так что вам больше не придется пребывать в одиночестве.

— Я не чувствовал себя здесь одиноким, — вежливо ответил я. — И только благодаря превратностям войны мы встретились как враги.

Он вручил мне большой заплечный мешок, полный припасов: хлеб, копченое мясо, лук, чеснок, бутылка молока, полфунта махорки (с газетой) и несколько пачек сигарет.

Потом мы отправились к дороге, где дождались прихода подвод. Меня передали под наблюдение пожилого сержанта, которому поручили срочно доставить меня в лагерь под Молодечно. Старика предупредили, чтобы он даже не думал что-нибудь стянуть из моего рюкзака, так как его я получил за отличную работу.

Колонна подвод неторопливо двигалась по дороге; до Молодечно было примерно тридцать километров, но было ясно, что этот путь займет у нас несколько часов. Сержант, спокойный и довольно дружелюбный старый солдат, занял место на первой подводе. Я сидел на второй повозке. Дальше за нами следовали еще телеги, которыми управляли юноши в форме, примерно шестнадцати—семнадцати лет. Эти парнишки доставляли мне некоторое беспокойство: они были настроены явно враждебно и, не останавливаясь, выкрикивали: «Гитлер капут, фриц!»

За несколько километров до места назначения мы остановились в деревне, чтобы напоить и накормить лошадей. Я сидел, не слезая со своего места, и размышлял о том, какое обращение уготовано мне в лагере. Сержант соскочил с телеги и скрылся в одном из домов. Война успела оставить свои уродливые следы и в этом маленьком мирке: многие хаты были посечены осколками, некоторые сожжены. Между двумя разрушенными домами располагался пруд. Молодежь отвела туда лошадей, кинула им охапки сена и снова принялась за меня, жестами показывая на разрушения вокруг и подстрекая друг друга к новым оскорблениям. Они требовали от меня ответов на свои язвительные вопросы, которые я не очень хорошо понимал, так как тогда еще недостаточно хорошо знал русский язык.

Из одного из домов вышла женщина средних лет. Увидев то, что происходит, она подошла ко мне и вдруг плюнула мне в лицо. Она начала громко кричать, швырять в меня камнями с расстояния всего в несколько шагов. К счастью, она швыряла их не очень метко, и в меня попал только один камень, который, скользнув вдоль плеча, не причинил мне вреда. Это еще больше разозлило женщину, и, резко развернувшись, она обратилась с длинной речью к моим юным охранникам. Я не понял многих из слов, которые она произнесла, но общий смысл был понятен: немцы сожгли ее дом, поэтому всех пленных следует расстреливать и не следует зря переводить еду на этих мерзавцев.