На войне и в тылу — по-фронтовому

Когда я кончил рассказ, Фадеев задал еще несколько вопросов, уточняя фамилии отличившихся бойцов. А потом неожиданно:

— Вы, старший лейтенант, из каких мест?

— С начала тридцатых годов жил, работал, учился в Магнитке…

— Урал, стало быть. У меня, понимаете, такой к вам вопрос: что в вашем бронепоезде уральское, то есть сделано на Урале?

Я несколько растерялся.

— Знаю твердо: броня — Магнитки, «катюши» — из Челябинска, пушки — уральские. Экипаж — на одну треть с Урала.

Фадеев слушал внимательно, с какой-то тихой радостью, будто рассказывал я ему о чем-то исключительном, очень важном.

— Вот-вот, — весело, с задором сказал он. — Уральская броня, пушки, «катюши». И люди есть с Урала. Какое счастье, что у нас есть такой край… Читали?

Фадеев протянул мне свежий номер «Правды».

— Вот — подчеркнутое.

Это был номер «Правды» за 3 января 1943 года. В передовой статье говорилось, что Урал взял на свои могучие плечи главную тяжесть снабжения Вооруженных Сил нашей Родины. И уральцы выдержали! К старой неувядаемой славе своей прибавили они новую, бессмертную.

Вернул газету Фадееву.

— Нет-нет, возьмите, — сказал он. — Дайте почитать свежую газету своим товарищам. Благодарю вас, старший лейтенант. Передайте броневикам наше журналистское поздравление. Будем, понимаете, писать. До новых встреч.

Он ушел, а Кузнецов и Марфин все еще продолжали терзать меня вопросами. Наконец я не выдержал:

— Товарищи дорогие, вы же все видели!

О борьбе за узел и наших бронепоездах было написано немало. С. Марфин вскоре прислал мне несколько номеров газеты «Гудок» (за январь 1943 года), в котором были опубликованы его «Письма из Великих Лук. Борьба за узел».

С Кузнецовым я встретился в марте сорок третьего в Ярославле, куда мы прибыли, чтобы отремонтировать материальную часть. Он приехал в депо на небольшой станции Всполье. Принес газеты «Северного рабочего», в которых были опубликованы его корреспонденции — «Бронепоезд». На Всполье я простился с этим чудесным человеком. И только после победы узнал, что Кузнецов погиб за десять месяцев до окончания войны. Он захоронен в братской могиле вместе с фронтовыми друзьями-журналистами Петром Лидовым и Сергеем Струнниковым — они погибли от одной фашистской бомбы.

Александр Фадеев писал в «Правде»: «Нужно представить себе систему укреплений в этом, расположенном на возвышенности городе: минные поля, проволочные заграждения вокруг него, сплошной ливень автоматного, минометного, артиллерийского огня! В таких боях, как бой за Великие Луки, сотни и тысячи людей достигают исключительных вершин духовного подъема и не щадят своей жизни.

…Первой ворвалась на окраину города штурмовая группа во главе с лейтенантом т. Кулагиным. Они забросали гранатами немецкий дзот, яростно строчивший из пулемета по наступающим подразделениям, убили офицера и несколько солдат, и вот первый окраинный дом оказался в их руках. Невиданный подъем овладел их сердцами.

Старший сержант т. Винаговский вытащил из кармана свой красный кисет, распорол его и водрузил на первом занятом доме как знамя.

— Город будет навеки наш! — сказал он торжественно, и четыре его товарища, за ними другие ринулись в глубину города…»

Сделаю небольшое отступление и перенесу место действия на Урал восемь лет спустя.

…В 1951 году, приехав как сотрудник «Челябинского рабочего» в Магнитогорск, я встретил на квартире известного тогда сталевара Владимира Захарова писателя Александра Фадеева. Он очень о многом меня расспрашивал, просил назвать интересных, с моей точки зрения, людей Магнитки.

Потом мы вспоминали бои за Великие Луки.

— Александр Александрович, — обращаюсь к Фадееву, — вы успели тогда на допрос фон Засса?

— Успел, понимаете. Фон Засс — это рафинированный пруссак. Вышколенный, жестокий, беспощадный. Он все намекал на Гаагскую конвенцию о военнопленных. Требовал ординарца. В общем, сукин сын и палач. Всем, в том числе и Зассу, было ясно, что дальнейшее сопротивление гарнизона бессмысленно. Я спрашивал Засса: «Неужели вы не хотите выступить по радио и передать приказ прекратить сопротивление?» А этот фон-барон отвечает: «Я этого не могу сделать. Защищаться до последнего — приказ фельдмаршала фон Клюге»…

Фадеев долго молчал. О чем он думал, что вспоминал? О том ли, как наш боец прилаживал в Великих Луках красный флаг над освобожденной старой русской крепостью? Или совсем о другом — о задуманном им романе «Черная металлургия», который поглотил сейчас все его мысли? Но я был в тот час благодарен писателю за этот разговор на квартире сталевара.

Вспоминая о штурме Великих Лук, думаю прежде всего вот о чем: я видел человеческие характеры в их высшем проявлении. Воинская доблесть, патриотизм — эти качества наш народ несет из поколения в поколение и в тяжких испытаниях доказал, что нет таких сил, которые могли бы потушить это великое горение. Когда-то в Великих Луках была англичанка Этель Лилиан Войнич, и в ее романе «Оливия Лэтам» описано многое из того, что она видела на берегах Ловати. Не здесь ли родился и образ Овода?

Долг живых