На войне как на войне. «Я помню»

Когда Будапешт окружили, то нашу дивизию поставили во внешнее кольцо окружения. От нас до внутреннего кольца было расстояние всего в тридцать пять километров, и поэтому немцы, чтобы выручить свои окруженные войска, решили прорвать кольцо окружения именно на нашем участке. В ночь на шестое января они нанесли мощнейший удар, на стыке нашей и соседней дивизии, и прорвали нашу оборону…

Мы оказались в окружении, и началось что-то наподобие паники… Наша рота была на какой-то высотке, нас всех собрал командир роты и сказал примерно следующее: «Ребята, надо выходить маленькими группами», и с парой солдат он первый и ушел, а мы остались «без руля и без ветрил»… Что оставалось делать? Бросили наши пулеметы и пошли… А позади нас было большое венгерское село, в центре которого находился штаб нашей дивизии, а в школе на окраине располагался штаб одного из полков. Мы с моим приятелем Петей Неумыванным, он тоже был из Молдавии, но из Каменского района, пошли вместе в штаб полка, думали, что хоть там нам скажут, что делать дальше. Одноэтажное здание этой школы оказалось переполнено нашими солдатами, их там было больше сотни, это точно, но офицеров среди них не оказалось, и вся эта масса солдат уже напоминала не армию, а стадо баранов… Начались крики и обсуждение, что лучше делать: одни говорили, что нужно отстреливаться из подвала, другие говорили, что лучше с чердака… И я очень ярко запомнил, как посреди этого обсуждения вперед вышел один старшина, по-видимому, украинец, с такими пышными и длинными усами, и сказал: «Будь что будет, а я отсюда никуда не пойду». – И сел на пол… А бой в это время шел уже почти у стен самой школы, стрельба слышалась совсем рядом, мы даже слышали выкрики немцев «Хенде хох»… И мы с Петей решили немедленно уходить.

А там в школе мы встретили еще одного нашего земляка из села Грушка, и он нам говорил: «Хлопцы, куда вы, туда и я», но когда мы ему сказали, что уходим, то он вдруг отказался: «Вам хорошо – вы холостяки, а у меня жена и трое детей, я боюсь идти», и он остался, а мы ушли… И я повторяю, мы ушли оттуда, когда стрельба уже была на территории церкви, которая была рядом с этой школой. По дороге вдоль кладбища мы бросились бежать наверх. Ушли из этой школы только мы двое, а все остальные так там и остались…

Мы примерно знали направление, где должны были находиться наши войска, туда и направились. В поле в одном месте мы совсем близко от нас услышали голоса. Залегли, прислушались, говорили на немецком, думаю, что это были связисты, человек пять, наверное, но в темноте точно не разглядели. Мы, конечно, могли начать стрелять по ним, но поднимать шум нам не хотелось, поэтому выждали, пока они ушли, и пошли дальше.

Где шли, где бежали, но только рано утром вдалеке увидели группу каких-то людей. Мы залегли, стали за ними наблюдать, но так и не могли понять, наши это или немцы, не слышали, на каком они языке говорили. И тут один из них очень громко «завернул» такой махровый мат, который только на фронте бывает, и мы поняли, что вышли к своим. Только потом мы с Петром размышляли, что это могли оказаться и власовцы, но тогда об этом как-то не подумали, и как мы потом с ним шутили, что более ласковых и теплых слов мы в своей жизни не слышали…

Направились к этой группе, и когда выяснилось, что мы солдаты 41-й дивизии, выходим из окружения, так нам сказали: «А, драпаете» – и обложили нас матом, но мы это горе пережили. Как потом оказалось, это были части даже не нашей армии, которые тут создавали новую линию обороны. Солдаты нас отвели к их командиру батальона, которым оказался мой однофамилец, капитан Бондаренко, и он начал выяснять, кто мы такие.

Со мной все оказалось просто, так как я, когда мы выбежали из школы, взял в руку комсомольский билет и красноармейскую книжку, подумал, что если что, то я успею бросить их на землю и припорошить снегом. А вот Петр свои документы порвал на кусочки, но я за него заступился, подтвердил, что это мой товарищ и земляк, просто он свои документы потерял. Конечно, я не говорил, что он их порвал, ведь это бы его плохо охарактеризовало, и в какой-то мере это можно было бы назвать предательством. В общем, с нами этот капитан разобрался и зачислил в одну из своих рот.

Нас туда отвели, дали лопатки и велели окапываться. Но там близко к поверхности земли были грунтовые воды, и, чтобы не стоять в этой ледяной воде, солдаты бросали на дно окопа кукурузную ботву – чеклеш. Мы тоже один раз сходили за ним на соседнее поле, а когда пошли во второй раз, мне Петя и говорит: «На что нам сдался этот твой тезка, идем лучше к своим», тем более что солдаты в разговоре упомянули, что в семи километрах оттуда собирают таких «окруженцев», как мы. И мы с ним, ни у кого не отпрашиваясь, пошли в том направлении, и действительно, к утру уже были там, и даже нашли остатки своей роты.