Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

Потом нас отправили в ГЛР (госпиталь легкораненых), который находился на станции Хировка. Причем мы поехали туда прямо в нашем госпитальном нательном белье. Оно было такое старое, уже застиранное совсем, а нам выдали только шинельку, чтобы прикрыться, да ботинки без обмоток, так что выглядели мы как настоящие голодранцы… В этом ГЛР мне сделали семь или восемь сеансов лечебной физкультуры. Я садился за стол, работал пальцами на специальном станочке, а потом мне еще целый час медсестра массажировала руку. Помню, вышел с первой процедуры, а у меня раненая рука работает лучше здоровой, правда, всего на два часа.

А чтобы мы не бездельничали, нас там начали обучать. Отобрали тридцать молодых славян, и начали нас учить станковому пулемету. Тех, кто постарше, – на ручной пулемет, а все остальные, в основном нерусские – на ПТР, потому что там и учить нечего. Я все добросовестно выучил и сдал на «хорошо».

Доехали с этим ГЛР до Жеребкова, а это от моего родного Котовска всего 35 километров. Я, конечно, попросился заскочить домой, но мне не разрешили: «Не стоит, вы отстанете, будут проблемы».

А через пару дней началась Ясско-Кишиневская операция. Примерно 26 августа на малом ходу прошел эшелон, и из него прямо на ходу для нас выбросили тюки с обмундированием. Нас выписали, и командой где-то из семидесяти человек мы поехали на фронт.

Это была целая эпопея. Добрались до узловой станции Слободка, там сели на угольный эшелон, и на нем доехали до Рыбницы. Грязные были как черти. Потом поехали в Яссы, там сходили посмотреть королевский дворец. Дальше пошли пешком, и везде нас румыны встречали очень хорошо, всегда сами нас угощали. А узбекам там была вообще радость. В одном месте сбежал хозяин большого хозяйства, где было много овец. Так они их резали и эту жирную баранину ели прямо без соли.

На попутных эшелонах, в основном на наливных сцепках, поехали дальше. Как сейчас помню, что когда ссорились с охраной эшелонов, то наши нацмены кричали: «Я тоже должен ехать на фронт! Почему я должен пешком идти, что я тут украду?» Как-то уселись на крышу одного вагона, но в щель увидели, что до самого потолка он заполнен станковыми пулеметами. Нет, думаем, лучше пересесть на другой вагон.

В общем, с такими приключениями, где ехали, а где шли. Помню, что проезжали через Роман, Бакэу, Брашов, Орадя. Нигде ничего мы у людей сами не просили, просто стыдно было просить. Если покормят – спасибо, а нет, так нет. Но почти везде люди нас сами кормили.

И только 5–6 сентября мы добрались в запасной полк 2-го Украинского фронта, который располагался где-то на Дунае, в Венгрии. Что вам сказать… В этом полку было около тридцати тысяч народу… Нары в четыре ряда. Если пошел в туалет, то все, твое место сразу занимали, ведь как селедка в бочке лежали… А когда подъем, то спуститься по лестнице сразу нельзя – внизу пробка, потому что пока все оденутся, выйдут…

Правда, кормили там, в принципе, нормально, один котелок на двоих. Это в Молдавии хлеб был из непросеянного ячменя со стюками, а мясо, только если лошадь убило. Его жуешь-жуешь, как резину, а потом выплевываешь. Но тогда на это особо никто не смотрел, все думали о том, как бы живым остаться. Матросы Дунайской флотилии, помню, с нас все смеялись: «Как утро – так кипучее, как вечер – так могучее», потому что мы все время песни разучивали.

Но проводили и полевые занятия, а по дороге туда и обратно вроде как строевая подготовка. Обучали, как нужно наступать, как обороняться. Сержант у нас был лет тридцати пяти, так он нас так гонял, а когда мы не хотели через грязь ползти, он все приговаривал: «Не хотите ложиться, а на передовой как миленькие ляжете, и еще будете рукой яму копать, чтобы голову в нее спрятать…»

Запомнился еще такой эпизод. Как-то прямо над лагерем пролетел «мессершмитт» и невдалеке сел. К нему поехала машина, и оказалось, что пилотом там оказался семнадцатилетний пацан. Он рассказал, что только окончил летную школу, но его папа ему сказал: «С русскими воевать не нужно», поэтому он решил сдаться в плен. Его, конечно, приняли, как положено.

Где-то пять дней мы пробыли в этом запасном полку, и взводный говорит: «Пришел сильно богатый «покупатель», ему нужно сразу три тысячи человек». А мы про такое даже и не слышали никогда, это же фактически целая дивизия. И на длинном эшелоне с двумя паровозами мы поехали к фронту. Думали, нас везут к Будапешту, но нет, мы проехали мимо него.

Привезли в какую-то степь и маршем к месту назначения. Открыли нам склад: «Берите оружие». Кому винтовку – 130 патронов, больше можно, а меньше нельзя. Но старики нам сразу сказали: «Набирайте побольше, а то немец в наступление пойдет, и мы быстро останемся без патронов». Всем выдали по одной гранате, и еще каждому выдали по две бутылки: одна с прозрачной жидкостью, как водка, тоже сургучом запечатанная, а вторая – черная. Белая воспламенялась от соприкосновения с воздухом, а черную нужно было бросать сильно, только тогда разбивалась ампула внутри нее, и огонь от нее тоже уже не потушишь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Артем Драбкин. Только бестселлеры!

На войне как на войне. «Я помню»
На войне как на войне. «Я помню»

Десантники и морпехи, разведчики и артиллеристы, летчики-истребители, пехотинцы, саперы, зенитчики, штрафники – герои этой книги прошли через самые страшные бои в человеческой истории и сотни раз смотрели в лицо смерти, от их безыскусных рассказов о войне – мороз по коже и комок в горле, будь то свидетельство участника боев в Синявинских болотах, после которых от его полка осталось в живых 7 человек, исповедь окруженцев и партизан, на себе испытавших чудовищный голод, доводивший людей до людоедства, откровения фронтовых разведчиков, которых за глаза называли «смертниками», или воспоминания командира штрафной роты…Пройдя через ужасы самой кровавой войны в истории, герои этой книги расскажут вам всю правду о Великой Отечественной – подлинную, «окопную», без цензуры, умолчаний и прикрас. НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ!

Артем Владимирович Драбкин

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное