Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

12 октября мокрые, голодные и злые мы вышли к Луостари, и первое, что нам попалось, еще не доходя до аэродрома, немецкие продовольственные склады. Охранников наши сразу сняли, и я со своим взводом пэтээровцев ворвался внутрь. Чего там только не было: шоколад, шнапс, печенье, консервы всякие! Я тогда первый раз в жизни сгущенку попробовал. Что удивительно, американской еды много было. Что мы получали консервы, что они. Мы тут же у склада расположились, шнапс разлили, сели кушать, голодные же все. Через несколько минут кто-то из начальства появился, кажется, замполит: «Вы чего тут расселись? Аэродром нужно брать, там немцы!» У склада сразу поставили охрану, за нашей бригадой шла часть, какие-то внутренние войска, по-моему СМЕРШ, вот они свою охрану поставили. Мы рванули к аэродрому, там уже дрались наши стрелки. Немцев застали врасплох, и они не смогли организовать серьезную оборону. Наш взвод тоже пострелял по мотоциклам, машинам. Аэродром захватили довольно легко. Подкреплений у немцев не было, они считали, что находятся в тылу. На поле осталось несколько самолетов, не успевших взлететь, мы их тоже расстреляли.

К 20 октября наша бригада подошла к Никелю, где понесла первые значительные потери. Никель расположен между горами и большим озером, и мы закрыли его с двух сторон. В лоб противнику с севера шли части 14-й армии и 70-я бригада морской пехоты, наших войск там было много. Мы зашли с юга. Взвод ПТР комбриг старался беречь, вдруг танки пойдут, поэтому в атаке мы не участвовали. Били, только если замечали автомашины, мотоциклы, пулеметы. Артиллерии у нас не было, только авиация потом бомбила немцев, а оборона у Никеля немцами была подготовлена серьезная. Минные поля, проволочные заграждения, доты. Но танков не было. Бригада занимала по фронту около 500 метров. 22 октября наши стрелки атаковали. Немцы хорошо защищались, проводили частые контратаки, пытаясь выйти из окружения. В основном севернее наших позиций, в сторону дороги. И через день, когда с севера прорвали оборону и немцы побежали, нашу бригаду направили под Киркенес, оседлать дорогу, по которой гарнизон Киркенеса, теснимый со стороны моря нашими частями, мог отойти в глубь Скандинавского полуострова. По слухам, там было шесть-семь батальонов отборных немецких войск, егерей. Бригада выдвинулась, перевалила через Скандинавские горы. Мы вышли километров на тридцать южнее Киркенеса и заняли дорогу. Обойти нас немцы не могли, кругом скалы и болота. Первой на место пришла рота старшего лейтенанта Козлова, они оказались ближе всех к городу и, не успев закрепиться, окопаться, первыми приняли на себя удар. Рота залегла в кюветах. Против нас действительно шли отборные части. Немцы, здоровенные мужики, от метра восьмидесяти и выше ростом, шли в полный рост, пьяные. Дело дошло до рукопашной, и рота Козлова там полегла. Потом, осматривая место боя, мы видели, что многие ребята и командир были изрезаны ножами. Немцы, подавляя численным преимуществом, прорвались. Дальше была уже наша позиция. Нам повезло больше, мы, основные силы значительно поредевшей бригады, успели закрепиться и встретили их плотным огнем. Я стрелял из «ППШ». Поразило, что многие немцы были в русских тельняшках. Шли на нас нагло, густой толпой, в открытую. Большая часть – автоматчики. Навалили мы их там много, трупы лежали один на другом, но и у нас были потери, в моем взводе тоже погибли ребята. Бой был жесточайший, но немцев отбили, они откатились назад и больше по этой дороге не прорывались. После боя насчитали четыреста немецких трупов, но и у нас погибло около ста человек. Собрали своих ребят и похоронили, немцев закапывать не стали.

27-ю годовщину Октябрьской революции встречали 7 Ноября 1944 года недалеко от Киркенеса. Настроение было отличное, считали, что все, войне конец. Норвежцы вначале настороженно нас принимали, а потом видят, что ничего плохого им не делаем, хорошо стали относиться. Чаю предлагали с шоколадом.

Потом пришел приказ возвращаться на станцию Кола. Нас предупредили, чтобы бригада поторопилась, так как ожидаются сильные снежные бури с Баренцева моря. Переход был на сто километров, и мы попали в эту бурю. Шли гуськом, иногда впереди идущего за плечо держишь, чтобы не потеряться. Видимость – метр-два. Темень, ураганный ветер, метель. Делали небольшие привалы на час-полтора. Под Киркенесом бригаде выдали полушубки, не знаю, всем ли, но в нашем взводе они были у всех. Стелили один полушубок на землю, двое ложились и вторым укрывались. Так отдыхали.

Добрались до Колы, а оттуда для отдыха и пополнения людьми и техникой нас отправили в Грязовецкий район Вологодской области. Остаток ноября, январь и декабрь 1945-го мы провели там.

Перейти на страницу:

Все книги серии Артем Драбкин. Только бестселлеры!

На войне как на войне. «Я помню»
На войне как на войне. «Я помню»

Десантники и морпехи, разведчики и артиллеристы, летчики-истребители, пехотинцы, саперы, зенитчики, штрафники – герои этой книги прошли через самые страшные бои в человеческой истории и сотни раз смотрели в лицо смерти, от их безыскусных рассказов о войне – мороз по коже и комок в горле, будь то свидетельство участника боев в Синявинских болотах, после которых от его полка осталось в живых 7 человек, исповедь окруженцев и партизан, на себе испытавших чудовищный голод, доводивший людей до людоедства, откровения фронтовых разведчиков, которых за глаза называли «смертниками», или воспоминания командира штрафной роты…Пройдя через ужасы самой кровавой войны в истории, герои этой книги расскажут вам всю правду о Великой Отечественной – подлинную, «окопную», без цензуры, умолчаний и прикрас. НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ!

Артем Владимирович Драбкин

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное