На волка слава…

Потому что эта женщина видела далеко. И даже дальше всех тех, кто был там. Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что любой может рассмеяться мне в лицо и сказать: это нехитрое дело, мы тоже поняли, куда клонил этот Мазюр со своим желанием помочь, которое было шито белыми нитками, и со своими четырьмя дочерьми: их ведь нужно было пристроить, а вы такой наивный, Мажи. Наивный, наивный. Не надо спешить с выводами. У меня ведь тоже, может быть, были глаза, чтобы видеть. Так вот, я с уверенностью могу сказать, что Мазюр, когда помогал мне устроиться на службу в министерство, ни о чем таком не думал. Позднее — да. Но не сразу. Желание сделать добро — это существует. Бескорыстие существует. Люди склонны отрицать: система. С вами этого разве никогда не случалось? Нет? Не случалось, скажем, на улице, увидев человека, стоящего с растерянным видом, подойти к нему и помочь ему выйти из затруднительного положения? Когда вас к этому никто не принуждал? Не видя для себя в этом никакой корысти? Вот, а вы говорите. А что до Мазюров, то доказательством их бескорыстия может служить, например, такое обстоятельство, что еще в течение многих месяцев все продолжалось, как прежде. Без изменений. Не было никаких намеков. Я ходил в министерство. Выполнял свою маленькую работу. Она, кстати, мне нравилась. В самом деле. Потому что в министерствах, должен я вам заметить, работа, которую там выполняют, я не собираюсь утверждать, что она вообще не нужна, нет-нет, но во всяком случае непосредственно не видно, зачем она нужна. И это успокаивает. Не чувствуешь ответственности. Министерство — это в какой-то мере как армия: огромная куча пустопорожностей, которая почти не двигается с места. Кроме того, там нет хозяина. Или, уточним, есть другая разновидность хозяина. Господин Раффар был моим начальником, и даже менее удобным начальником, чем господин Риве. Более придирчивым. Дело в том, что Риве был среди нас как какой-то огромный Будда, который, я бы сказал, поглощал нас и высасывал из нас нашу жизнь. Даже не догадываясь об этом. Не догадывался из-за нас же самих. Или из-за персонала вообще. Например, выходила его секретарша и говорила:

— Господин Риве поручил мне напомнить вам…

Таким тоном, как если бы она говорила о Папе Римском. Потому что у Риве он, Риве, был, конечно, всем. Всем одновременно. Человеком, который тебе платил, тобой руководил, тебя увольнял. Попробуйте-ка презирать такого. Я во всяком случае не мог. Даже если бы я захотел презирать Риве, у меня этого не получилось бы. Тогда как в министерствах можно презирать. Вероятно, именно потому, что тот, кто руководит, и тот, кто платит, — разные люди. Начальник канцелярии, например, на ином уровне, чем ты, но тебе вовсе не кажется, что он сделан из другого теста. В отличие от Риве. Даже генеральный директор и то не кажется. Ну а министр — это уже что-то из области фантазии. Проплывающее мимо облако. Снежная пушинка. У меня было четыре разных министра. Если бы я не видел их фотографии в газетах, то даже не знал бы, как они выглядят. Вот почему я считаю, что все обстояло бы гораздо лучше, если бы все служили в государственных учреждениях. Всех гоп! И по министерствам! Мне скажут: а где найти для всех работу? Но ведь работа — это еще одна идея. Люди хотят иметь не работу, а службу. Положение. Место, куда можно ходить каждое утро. И чтобы каждый месяц тебе выдавали жалованье. Пусть даже небольшое: люди не такие уж жадные. Чтобы просто было на что жить. Без забот. Без ответственности. Чтобы не ломать себе голову. А работа, что ж, всегда можно что-нибудь придумать. Заставить их, например, что-нибудь переписывать. Или все, что есть, взять да национализировать. И люди вели бы себя спокойно все это время.

Так вот. Я, значит, ходил в министерство. Но тем временем потихоньку, независимо от меня, зрело событие. Набухала перипетия. Готовясь перелиться через край. Естественно, что постепенно Мазюры стали видеть во мне возможного зятя. После того как я попал в ИХ ЛАГЕРЬ. Система продолжала действовать. И вот как-то раз вечером я снова застал Мазюра одного. С трубкой. (Самое ужасное во всех этих делах то, что, начав заниматься чьей-нибудь судьбой, человек уже не может остановиться. Поговорив однажды с кем-то по душам, человек начинает выдумывать разные трюки, чтобы продолжать в этом же духе и дальше. Не знаю, замечали ли вы это.)

— Малышка любит вас, Мажи. Да, да. Не отрицайте, это не преступление. Что вы хотите? Чувствам ведь не прикажешь.

Очень приятно.

— У вас теперь есть положение.