На волнах оригами

– Я сам себя пугаю, – нахмурившись, признался Келла, все-таки разрешив себе прикоснуться к лицу спящей Ниночки – убрал прядь волос. По пальцам словно током ударило, и парень мысленно выругался. Ему дико не нравилась собственная реакция на эту стерву.

Почему женская беззащитность так сильна?

– Любовь и все дела? – спросил Рэн, и хотя голос его звучал весело, как обычно, по-разгильдяйски, карие глаза были серьезными.

– Какая любовь? – поморщился Келла, с трудом подавляя в себе вполне естественное желание поцеловать девушку – его останавливало только то, что она спала. Приоткрытые губы казались соблазнительными.

– А что же? – полюбопытствовал Рэн.

– Она же Демоница. Естественно, одержимость, – буркнул барабанщик.

– Что мне нравится в нашем дядюшке Келле, так это то, что он не врет себе, – хмыкнул Рэн, лихо крутанув баранку и едва ли не дрифтуя.

– Скотина, я сейчас сам за баранку сяду, – прошипел синеволосый зло.

– Сиди ровно со своей царевной, – весело отвечал Рэн.

Однако никуда сесть ему не удалось – за очередным поворотом их остановили удобно спрятавшиеся в кустах представители правопорядка.

– Засада, – огорчился Рэн и, не дожидаясь, пока инспектор подойдет к машине, вылез на улицу с документами.

– Придурок, – проворчал Келла и перевел взгляд на лежащую на его коленях Нинку. Во сне она была настоящим белокурым ангелом.

Он зачарованно смотрел на тонкое спокойное лицо, на разметавшиеся светлые волосы, не в силах оторвать взор. Тот, правда, как-то быстро переместился куда-то в район разодранного на груди платья, скрепленного булавкой, а после – на соблазнительный вырез на бедре. Келла провел рукой по этому самому разрезу, касаясь загорелой кожи кончиками пальцев, и отчего-то плотоядно улыбнулся. Однако как-то быстро улыбка эта сошла с его лица, и он, одной рукой взъерошив волосы, второй попытался поплотнее запахнуть подол порванного платья.

С каждой секундой Келла все больше и больше мрачнел.

Не стоило приезжать в клуб и забирать ее. Проблемы Журавля – не его проблемы. Почему он должен теперь с ней таскаться? Ведь придет в себя и устроит истерику. Обвинит, что приставал. Надает опять по морде. А вдруг он не стерпит и…

А может, ее сейчас высадить где-нибудь?

Или оставить под дверью квартиры, позвонить и свалить, чтобы не объясняться с ее папашей.

А может, обратно в клуб? Или найти ее качка – при мысли о нем Келла только зубами скрипнул.

А может быть это сделал он.

Келла распалял сам себя все больше и больше.

Однако что делать с девушкой, он так и не придумал, ибо Ниночка неожиданно распахнула глаза – голубые-голубые, чистые и наивные. По крайней мере, так казалось синеволосому.

Он тотчас напрягся, не зная, какой реакции ожидать от Журавля.

– Какой сон, – проговорила она тихо, нежно, улыбаясь и протягивая вдруг руку к его лицу. – Это ты? Это ведь ты…

Кончики ее пальцев коснулись его подбородка, и Келла даже не стал спихивать Нинку со своих колен.

– Я хотела увидеть тебя во сне, – голосом тонким и звенящим, как хрустальный колокольчик, поведала Ниночка. – И вот ты приснился.

Келла, не понимая, прикол это или же Журавль до сих пор под волшебным воздействием алкоголя, криво улыбнулся.

– Ну, типа, я, – хрипловато отвечал он. – Чего хочешь?

Девушка не отвечала, глядя на него с какой-то совершенно неземной радостью и счастливо улыбаясь. Пальцы ее пробежались по щеке и поглаживали теперь скулу. Приятные прикосновения, только отчего-то сердце заныло.

– Что надо? – с недоверием спросил барабанщик, сглатывая.

– Рылий, – вполне отчетливо сказала Ниночка все тем же нежным голосом. – Поцелуй меня?

– Зачем? – с глупой ухмылкой спросил Келла.

– Я хочу, – прошептала Ниночка и первой потянулась к нему.

Синеволосому ничего не оставалось делать, кроме как наклониться и выполнить просьбу дамы, которая сидела теперь на его коленях.

Этот поцелуй вышел гипнотизирующе нежным и осторожным. Словно был детским – почти невинным, воздушным.

Поцелуй-сказка. Поцелуй-нежность. То ли первый, а то ли последний.

До того, как поссориться, эти двое целовались иначе: с напором, жаром, до легкой приятной боли в губах и стука пульса в висках. А сейчас все было совсем иначе: их губы касались друг друга медленно, осторожно, ласково… Не изучающе и не изнуряюще друг друга – кто быстрее сдастся? – а бережно, почти опасливо.

Легкий романтический поцелуй вызывал не желание обладать друг другом или показать друг другу, кто главный, а совершенно иные эмоции: слабую горечь от взаимного поражения, сожаление и неожиданную нежность.

Нина прижималась к его груди, положив руку на плечо, а он целомудренно держал ладонь на ее спине. Поддавшись странному порыву чувств – не привычно огненно-обжигающих, а больше теперь похожих на легкий ветер, уносящий прочь обиды, Келла стал касаться губами ее щек, лба, линии волос, понимая, что безумно соскучился, но не собираясь и сейчас признаваться в этом. Он настолько погрузился в эти новые чувства, что не сразу заметил, как ладонь Нины безвольно соскользнула с его груди.