На волнах оригами

– Перестань, дочь. Это высокое искусство, а не твои убогие финтифлюшки. – Царственным жестом отодвинул мешающуюся под ногами Нелли Томас, который на днях с ужасом узнал, что его младший ребенок фанатеет от некого слэша. Он совершенно случайно увидел, как Нелька смотрит картинки в одном из сообществ, посвященных творчеству популярной девушки-артера. Картинки были не самого высокого рейтинга, но содержание имели достаточное, чтобы и Томасу стало понятно, чем увлекается дочка. Правда, ругать Нелли он не стал – так и придерживался своих демократических свободных принципов в воспитании, зато два часа выносил ей мозг по поводу того, как некачественно, анатомически неверно картинки выполнены, и разобрал их по косточкам, доведя Нелли почти до истерики. С тех пор она на Томаса обиделась.

– Это… высокое… искусство, – принялась записывать в телефон фразу младшая сестра. – Как ты там дальше сказал? Убогие финтифлюшки? Я эту фразу буду теперь всем писать, кто плохо о моих фиках говорит!

– Если они так же плохи, как и те рисуночки, то не удивлюсь, что тебя заклевывают.

– Это завистники, – ничуть не смутилась Нелли – точно так же Томас обычно говорил о тех, кто смел критиковать его великие картины. Но он дискуссию продолжать не стал, а лишь улыбнулся молчащему Антону, который, кажется, догадывался, кто изображен на подарке – как и я.

– Групповой портрет «На краю», – гордо известил всех папа.

Леша, глянув на «портрет», только хмыкнул, Нелли едва не расхохоталась, а я слабо улыбнулась. Зато Тропинин с удовольствием рассматривал картину, словно увидел в ней что-то, неподвластное нам всем.

– Незамысловато, но идея пришла ко мне посреди ночи, и я вынужден был оставить свою… – Тут папа с некоторой заминкой глянул на нас с Нелькой, и поправился, – музу, конечно же, чтобы воплотить задумку на холсте! Не гениально, но от души мастера, – скромно закончил Томас.

– Вы всегда гениальны, – услышал он тотчас ожидаемую похвалу, на которую, собственно, и набивался.

– Вам удалось передать… внутреннюю сущность, – продолжал Тропинин вглядываться в картину. И тут я, наконец, тоже поняла весь замысел Томаса – картина была с оптической иллюзией, и, присмотревшись, в грубых крупных мазках каждого из чудовищ, можно было разглядеть схематические, но довольно четкие портреты каждого из музыкантов «На краю»: Кей, Арин, Келла, Фил, Рэн – каждый из них получился узнаваемо.

– Пап, ты удивил, – призналась я.

– Как говорится – нет пророка в своем отечестве, – поднял он указательный палец и тотчас пожаловался Антону: – Я уже и не жду, что моя семья однажды признает меня творцом.

– Ну что ты говоришь, – возмутились мы с Нелькой вместе и долго убеждали его, что ценим. А Леша пообещал, что закажет у брата картину, всенепременно шедевр – только вот разбогатеет. И при этом глянул на меня.

В конце концов, когда Антон уже собирался уезжать, даже Эдгар вылез из своей комнаты и буркнул:

– Не знаю, что за чит-код ты в нее ввел, – явно имел в виду меня старший братик, – но и сам прокачаться не забудь. Или в следующем данже не выживешь.

Это все, что я слышала, ибо разговаривали эти двое отдельно ото всех. Видимо, хоть и быстро, но как-то по-мужски сурово. Однако компромисс нашли, и Эдгар с того момента стал относиться к Кейтону более мягко.

Попрощались мы на удивление быстро, и Антон попросил меня не выходить провожать его.

Дверь за ним закрылась.

Он ушел.

Казалось, прошло всего лишь несколько мгновений, ярких, словно вспышки, – и я осталась одна, в своей комнате, стоя у окна и глядя на дорогу, по которой уезжала темно-синяя машина Антона.

Неожиданно комната показалась очень пустой. И душа показалась пустой. Весь мир стал пустым.

Меня охватило не уныние, не печаль и не тоска, а растерянность.

Какое-то время я просто сидела на кровати и смотрела в никуда.

Казалось бы, совсем недавно еще я пряталась от Кейтона в доме Валерия и помыслить не могла, что человек, которого я жажду задушить, станет для меня еще более любимым и близким.

В комнату поочередно заглядывали домашние, но тревожить меня не решались, а я улыбалась им, чтобы они ничего не заподозрили. Чтобы не поняли, какая у меня в душе теперь непонятная пустота. Но, кажется, у меня это не слишком хорошо получилось.

В конце концов, я притворилась, что сплю.

Человек, по которому я уже скучала, позвонил мне через пару часов – сказать как ни в чем не бывало, что вещи он забрал, а во всей этой ситуации с охранником, пропустившим знакомых девчонок, разобрались. И сейчас он едет в аэропорт. На заднем плане слышался смех Келлы, похожий на козлиный.

– Ты в порядке? – осторожно спросил Антон.

– В полном, – бодро отозвалась я, не желая портить настроение и ему.

Завязался бессмысленный разговор, и на меня вновь нахлынуло чувство, что мы совсем и не расставались. И что сейчас Антон приедет, и мы пойдем на свидание.

– Позвони мне, когда прилетишь, – попросила я.

– Позвоню, – пообещал он.

Келла опять заржал, а мы распрощались.