Эти мысли натолкнули его на путь, который привел к обнаружению кода с маркером 4GH. На основании общих соображений он сделал вывод, что у лиц, имеющих на то особое разрешение, должен существовать способ сбрасывать старую и приобретать новую идентичность без шума и пыли. Страна была опутана плотной сетью пересекающихся каналов данных. Попади сюда путешественник из прошлого с зазором в сто лет, он пришел бы в ужас, увидев, с какой легкостью совершенный незнакомец, способный прикинуть палец к носу, мог получить доступ к конфиденциальной информации. («Одни и те же машины затрудняют подделку налоговой декларации и обеспечивают поставку крови правильной группы в машину скорой помощи, забирающей тебя с места автокатастрофы».
Тайными делами занимались не только полицейские осведомители, оперативники ФБР и контрразведчики, но и агенты промышленного шпионажа и политических партий, перекачивающие миллионы взяток и поставляющие услуги для плотских увеселений власть и деньги имущих. Никто не отменял правила: если ты достаточно богат или вхож к определенному лицу, тебе многое прощалось.
Многие смирились с полным отсутствием личной сферы вне государственного контроля. Никки мириться не собирался. Он обнаружил нужный код.
Код с маркером 4GH содержал в себе самовоспроизводящийся фаг — цифровую группу, которая после ввода новой идентичности автоматически последовательно удаляла все сведения о прежней личности. Обладатель такого кода имел возможность переписать себя заново с любого терминала, подключенного к федеральным базам данных. Начиная с 2005 года, это можно было сделать с любого, даже общественного вифона.
Это была самая драгоценная из свобод — штепсельный стиль жизни, возведенный в энную степень, свобода быть личностью по собственному выбору, а не той, что записана в федеральных базах данных. Никки Хафлингер так страстно жаждал заполучить эту свободу, что делал вид, будто не изменился, еще целых пять лет. Код стал его волшебным мечом, неуязвимым щитом, сапогами-скороходами, плащом-невидимкой. Абсолютной защитой.
Так, по крайней мере, ему казалось.
Поэтому одним солнечным субботним утром Никки покинул Парелом и в понедельник всплыл в Литтл-Роке в образе консультанта по выбору образа жизни, якобы тридцати пяти лет, имевшего, как свидетельствовала сеть данных, лицензию на практику в любой точке Северной Америки.
— Ваша первая карьера одно время неплохо развивалась, — заметил Фримен. — Но внезапно резко оборвалась.
— Да, — горько усмехнулся допрашиваемый. — Меня чуть не пристрелила женщина, которой я посоветовал потрахаться с партнером другого цвета кожи. Половина компьютеров на континенте со мной соглашалась, а вот она оказалась против. Я понял, что подошел к делу слишком оптимистично, и решил перезагрузиться.
— И стали преподавателем колледжа учебных тривизионных фильмов. Я вижу, что для нового призвания вы сбросили возраст до двадцати пяти лет — почти до реального, хотя основную массу ваших клиентов составляли люди от сорока и старше. Спрашивается, почему?
— Ответ достаточно прост. Что привлекало этих людей к учебным лентам? Ощущение потери контакта с миром. Они, как им казалось, сделали для своих детей все, что в их силах, а в ответ получили черную неблагодарность и оскорбления, поэтому жадно искали ответа в данных, поставляемых теми, кто был моложе их на пятнадцать-двадцать лет. Жалкие потуги! Они хотели вовсе не того, о чем заявляли вслух. Им хотелось услышать, что, да, мир действительно мало изменился со времен их молодости, и никаких объективных различий не существует, что стоит только очень захотеть, и весь каркас мира с его острыми краями как по волшебству умягчится и придет в привычную для них форму. После того как на мои лекции подали третью по счету жалобу, меня вывели за штат, несмотря на неоспоримые доказательства моей правоты. Цена правоты в таких условиях — грош в базарный день.
— После чего вы попробовали свои силы как профессиональный азартный игрок на «Дельфи».
— И очень быстро заработал целое состояние, впав при этом в неописуемую скуку. Поняв, что правительство химичит с коэффициентами ставок «Дельфи», чтобы поддерживать высокий уровень социальной умиротворенности, я начал вести себя как все остальные.
— Однако у вашего тогдашнего «я» имелся такой доступ к компьютерам, какого не было у других.
— В теории он есть у всех, у кого найдется хотя бы доллар на оплату телефонного звонка.
После паузы Фримен хрипло спросил:
— Сложилась ли у вас в уме определенная цель, ради которой вы меняли свои роли?
— Вы до сих пор не раскопали это в моих мозгах?
— Раскопали. В состоянии регрессии. Теперь хотелось бы услышать ваше осознанное мнение.
— Оно такое же. Лучшей фразы мне пока еще не пришло в голову: я искал точку опоры, чтобы сдвинуть с места Землю.
— Вы никогда не думали уехать за границу?
— Нет. Я подозревал, что владельцам маркера 4GH не выдают паспорта, так что точку опоры приходилось искать в Северной Америке.