На Волосок От (ЛП)

  Все мужчины подняли глаза, когда Лиз вошла в комнату. Она спросила, где можно найти детектива-инспектора Эйвери, и один из них указал на заднюю часть комнаты, где небольшой кабинет был отгорожен непрозрачным стеклом. Когда Лиз прошла через ряды столов, кто-то издал низкий волчий свист. Лиз попыталась не реагировать, но почувствовала, что краснеет.

  Она постучала в дверь, и грубый голос сказал: «Входите» . Открыв дверь, она увидела широкоплечего мужчину в рубашке с рукавами рубашки и галстуком, спущенным на пару дюймов от воротника. Он выглядел почти в пенсионном возрасте, и его седеющие волосы были очень коротко подстрижены, хотя он позволил своим буфетам отрасти в каком-то ошибочном юношеском порыве.

  Эйвери выглядела раздраженной ее вторжением. — Что я могу сделать для вас, мисс?

  — Инспектор Эйвери? Мужчина кивнул. «Я здесь из ящика 500», — сказала Лиз, используя аббревиатуру, под которой полиция называла МИ-5. — Меня зовут Лиз Карлайл.

  Он уставился на нее. — Вы Карлайл? Он казался удивленным. «Я ожидал Джорджа Карлайла, или Джона Карлайла, или даже Симуса Карлайла. Но никто ничего не сказал о Лиз Карлайл. Он смотрел на нее с отвращением; Лиз не знала, что сказать. Эйвери внезапно добавила: «Я полагаю, ты выпускник».

  'Да.' Никогда еще она не гордилась этим меньше.

  'Хорошо. Тогда ты привыкнешь к чтению. Он указал на три стопки бумаг на боковом столике. — Можешь начать с них. У меня есть дела поважнее, чем читать весь день всякую ерунду из министерства внутренних дел. Приходи утром и скажи мне, что там внутри.

  После такого приветствия Лиз решила, что все должно стать лучше. Она ошибалась. На третий день у нее появилось прозвище — Мата Хари — но не более того, в форме контактов с ее новыми коллегами по работе, чье первоначальное любопытство быстро сменилось дедовскими ритуалами братства американского колледжа. В первое утро, когда Лиз подошла к выделенному ей столу, она обнаружила большую сигару, лежащую на столешнице. Через час, когда она вернулась с чашкой мутного кофе из торгового автомата в холле, она обнаружила, что кто-то многозначительно передвинул сигару на сиденье ее стула. Пока мужчины вокруг нее украдкой наблюдали, она сломала сигару пополам и бросила ее в корзину для бумаг.

  На следующее утро еще одна сигара была на месте. Лиз снова выбросила его и на этот раз громко, не оглядываясь по сторонам, сказала: «Надеюсь, вы, мальчики, сможете покрыть расходы сигарами». Если это продолжится, это будет стоить вам целое состояние».

  Всю неделю она обедала одна и никого не видела после работы. Единственной другой женщиной в офисе, машинисткой детектива Эйвери, была женщина средних лет по имени Нелли, которая приходила ровно в девять утра и уходила ровно в пять вечера. Она явно никогда не читала Жермен Грир и не слышала о сестринской солидарности; она старалась не обращать внимания на Лиз.

  Не все мужчины присоединились к травле. Некоторые просто игнорировали ее, и один был особенно вежлив — Макманус, высокий детектив-сержант с острыми чертами лица, который одевался лучше остальных.

  Сама работа была унылой, неумолимое продвижение через умопомрачительно плотные бумаги Министерства внутренних дел. Лиз отчаянно хотела вцепиться в что-нибудь настоящее; в противном случае она закончила бы свое прикомандирование, не зная о том, как работают полицейские силы, больше, чем она знала, когда приехала. Она возмущалась тем, что Эйвери использовал ее как интеллектуальную собаку, прикрывающую его спину на случай, если какой-нибудь государственный служащий ожидает ответа на один из документов, отправленных, казалось бы, целым грузовиком из Уайтхолла и Скотланд-Ярда.

  Преследование продолжалось, но уже не сигарами. Первис, высокий мужчина с ямочкой на подбородке, казалось, был особенно заинтересован в том, чтобы заставить Лиз чувствовать себя нежеланной. «Спросите нашего нового коллегу-выпускника», — говорил он, когда у кого-то возникал вопрос на еженедельном брифинге.

  Лиз, как могла, игнорировала это, но это делало рабочие часы напряженными, и она не была уверена, как долго сможет терпеть это в тишине. Часть ее была полна решимости не позволить этим ублюдкам добраться до нее; другая часть хотела бежать обратно в Лондон. Однажды утром она пришла и обнаружила на своем столе связку грязных рубашек с приколотой к ним запиской. Постирать, погладить и сложить к четвергу, пожалуйста. Она чувствовала на себе взгляды всей комнаты, когда стояла у своего стола. Внезапно разъяренная, она подобрала рубашки, подошла к открытому окну и выбросила их в переулок внизу.

  А потом все изменилось — то ли потому, что она показала, что с нее достаточно, то ли потому, что некоторые мужчины начали смущаться, она никогда не знала. Когда ее третья неделя в Ливерпуле подходила к концу, она сидела, глядя на то, что казалось неуменьшаемой стопкой машинописных страниц, когда Макманус остановился возле ее стола. — Выглядит интересно, — сказал он, указывая на проспект министерства внутренних дел, лежавший на вершине стопки.