Читаем На восходе солнца полностью

Васюков бегом вернулся на берег, с которого уже поднимались его товарищи. Ананьева пы­талась поддержать Зина, но он отстранил ее. На том берегу возле машины остался сиротли­во сидеть Воробей.

— Отличный дом там. И какой-то старик. Го­ворит, можно переночевать.

Пятеро, не спеша, чтобы не обгонять майора, поднялись с берега к деревьям парка, прошли по дорожке к парадному. Старик-немец уже до­жидался их на крыльце. Разглядев впереди майора со звездой на груди, поклонился ему сдержанно, с достоинством:

— Здрафствуй, товарищ!

— Здоров, здоров! Вот чуть не утопли возле твоей хаты. Теперь посушиться надо.

— Я, я,— сказал немец, как будто что-то по­няв.— Яволь!

— Давай, приглашай в дом.

Старик перешагнул через порог, за ним порог переступили Ананьев, Зина, Васюков — и все ос­тальные прошли в узкую дверь.

Старик привел их в просторную комнату-зал с высокими, завешанными портьерами окнами, темной мебелью и дубовым паркетом, отчаянно заскрипевшим под их ногами. На стенах зала торчали оленьи рога, мерцали какие-то картины в золоченых рамах. На боковой стене возле две­ри висел огромный гобелен, изображавший бегу­щих косуль, преследуемых кабанами в окруже­нии буйно разросшейся папоротниковидной рас­тительности. В углу зияло черное жерло камина с низкой чугунной решеткой.

— Вот и добро,— сказал майор, опускаясь на широкий диван, обтянутый коричневой кожей.— Вот и посушимся. А то вон как намокли. Чертов этот ваш брод! Форштей?

— Я, я. Понимай,— подхватился все напря­женно рассматривавший гостей хозяин и быст­ро вышел из комнаты.

— Располагайся, славяне,— сказал майор.— Может, еще и подрубать тут найдется.

— Да-а! Живут же буржуи! — разглядывая убранство комнаты, сказал Васюков.— Сколько тут книг.

Огромные черные шкафы с пола до потолка были набиты толстенными книгами в кожаных переплетах.

— Действительно! — согласился разведчик.— Диван кожаный! Сколько бы сапог вышло. И бархоток заодно,— потрепал он угол бархатной портьеры.

— Ну-ну! — воспрещающе прикрикнул Анань­ев.— Мне чтоб никаких шалостей! Знаешь, тебе не Орловская область. Европа.

Разведчик хитровато ухмыльнулся.

Не дожидаясь хозяина, Васюков начал хлопо­тать возле камина, разжег на углях несколько березовых чурок. Майор пересел в кожаное кресло, поближе к камину, протянул к огню мокрую ногу. В это время открылась боковая дверь и в комнату вошла молодая женщина с небольшим подносом в руках, на котором ле­жало несколько аккуратно нарезанных тонень­ких ломтиков хлеба, намазанных маргарином. Знакомый старик нес в поднятой руке зажжен­ный карбидный фонарь. Женщина сдержанно взглянула на гостей и по указке старика подо­шла с подносом к майору.

— Битте, гер официр!

— Спасибо, спасибо.

— Брот,— сказал сзади старик.— Битте дойч брот.

— Ах, брот! — удивился майор и захохо­тал.— Брот! Я говорил брод! А не брот.

— Брот, брот. Я понималь,— озадаченно при­говаривал немец.

— Ни черта ты не понял,— сказал, перестав смеяться, Ананьев и, взяв бутерброд, поднял веселые глаза на женщину. — Ух, ты! Вот это красотка! Глянь-ка, Зина! В штанах!

Немка действительно была хороша: изящная головка с длинно опущенными на плечи волоса­ми, стройная шея и узенькие плечи под темной кофточкой, но Ананьева больше всего поразили узкие облегающие брючки на ее стройных ногах.

— Вот это да! — восхищенно твердил май­ор.— Как зовут тебя? Имя тебе как?

Немка, поводя подкрашенными глазами и ко­кетливо улыбаясь майору, однако не понимала, и старик сказал:

— Фройлен ест Ирма.

— Ах, Ирма! Хороша Ирма. Правда, Васю­ков? А?

Васюков взял с подноса свой бутерброд, встре­тился взглядом с немкой и смутился. У камина, развешивая мокрые бинты, неприязненно поко­силась на Ирму Зина.

— Какая-нибудь фашистка...

Раздав бутерброды, Ирма вышла, сопровож­даемая восхищенным взглядом майора, немец-старик остался.

— Что, дочка? — кивнул в ее сторону Ана­ньев.

— Вас ист дас?

— Ирма, Ирма, говорю, кто тебе? Дочка? Ну эта...

— Тохтер? — подсказал разведчик.

— Никс тохтер,— сказал немец.— Ирма швигертохтер, ферштейн?

— Ни черта не ферштейн,— сказал Ананьев.

— Вроде бы швагерка она,— сказал развед­чик.— Жена сына.

— Ах, невестка! Понятно. Однако выбрал сы­нок невестку. А где сам? Сын-то?

— Во зон? — перевел разведчик.

Вместо ответа старик неопределенно развел руками.

— Понятно. В армии, где же еще ему быть. А ты кто? Буржуй, да?

Немец неожиданно понял и произнес длин­ную фразу, вслушавшись в которую разведчик резюмировал:

— Он архитектор. Гражданские дома строил.

— Ах, архитектор! А я думал, буржуй,— ска­зал майор.— Здорово живешь.

— Я, я,— сказал архитектор.— Сдорофо!


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Семейщина
Семейщина

Илья Чернев (Александр Андреевич Леонов, 1900–1962 гг.) родился в г. Николаевске-на-Амуре в семье приискового служащего, выходца из старообрядческого забайкальского села Никольского.Все произведения Ильи Чернева посвящены Сибири и Дальнему Востоку. Им написано немало рассказов, очерков, фельетонов, повесть об амурских партизанах «Таежная армия», романы «Мой великий брат» и «Семейщина».В центре романа «Семейщина» — судьба главного героя Ивана Финогеновича Леонова, деда писателя, в ее непосредственной связи с крупнейшими событиями в ныне существующем селе Никольском от конца XIX до 30-х годов XX века.Масштабность произведения, новизна материала, редкое знание быта старообрядцев, верное понимание социальной обстановки выдвинули роман в ряд значительных произведений о крестьянстве Сибири.

Илья Чернев

Проза о войне
Война
Война

Захар Прилепин знает о войне не понаслышке: в составе ОМОНа принимал участие в боевых действиях в Чечне, написал об этом роман «Патологии».Рассказы, вошедшие в эту книгу, – его выбор.Лев Толстой, Джек Лондон, А.Конан-Дойл, У.Фолкнер, Э.Хемингуэй, Исаак Бабель, Василь Быков, Евгений Носов, Александр Проханов…«Здесь собраны всего семнадцать рассказов, написанных в минувшие двести лет. Меня интересовала и не война даже, но прежде всего человек, поставленный перед Бездной и вглядывающийся в нее: иногда с мужеством, иногда с ужасом, иногда сквозь слезы, иногда с бешенством. И все новеллы об этом – о человеке, бездне и Боге. Ничего не поделаешь: именно война лучше всего учит пониманию, что это такое…»Захар Прилепин

Василь Быков , Всеволод Вячеславович Иванов , Всеволод Михайлович Гаршин , Евгений Иванович Носов , Захар Прилепин , Уильям Фолкнер

Проза / Проза о войне / Военная проза