На восходе солнца

Ананьев наливает из фляги старику, Зине, пытается плеснуть Ирме, но та уклоняется. По­том наливает всем остальным и себе в большой граненый фужер.

— А теперь... А теперь я вам должен ска­зать,— начинает Ананьев, но вдруг замолкает и вопросительно поворачивается к Зине.— Ска­зать, а, Зинка?

Зина, понимающе зардевшись, пожимает пле­чами.

— Раз такое дело... А чего скрывать? — гово­рит майор и, обняв одной рукой Зину и держа в другой свой бокал, объявляет: — Мы вот до­говорились... Чтоб после Победы. Но вот же победа, а? В общем, мы женимся. Правда, Зина?

Зина застенчиво подтверждает кивком голо­вы, и все за столом шумно приветствуют эту но­вость. Разведчик кричит:

— Горько!

Ананьев, не заставляя себя уговаривать, об­нимает Зину, та поднимает ему навстречу сча­стливое лицо, и они целуются.

— Браво, браво! — запоздало что-то поняв, хлопает в ладоши Ирма, старик растерянно улы­бается доброй улыбкой. Все оживлены, только старший техник-лейтенант безучастно смотрит перед собой, никак не реагируя на происходя­щее за столом.

— Ах, чего только на войне не бывает! — го­ворит разведчик.

— Все, конец, о войне больше ни звука! — обрывает его Ананьев и обращается к Зине.— Теперь будешь мне рожать ребятишек. Взвод автоматчиков, не меньше!

— И одну девочку. А как же! Санинструкторша ведь положена,— смеясь, говорит Зина.

— Согласен. Одну, но не больше. Тремя жен­щинами я не укомандую. Хотя бы с одной упра­виться.

— Вот ехала санинструкторшей, а приеду же­ной замкомполка. Чудеса! — счастливо хохочет Зина.— Вот подфартило!

— Не тебе одной подфартило. Победа! — го­ворит Ананьев и поднимает бокал.— А ну, еще раз за Победу!

Однако он не успевает выпить, как рядом вскакивает Ирма.

— Ахтунг! Айн момент!

Она бежит к двери, за ней, что-то вскрикнув и поставив на край стола рюмку, выбегает ста­рик. Ананьев хмурится.

— Что такое? Чего они еще?

Но никто не знает, все настороженно ждут. И майор кивает Васюкову:

— А ну, глянь там!

Васюков, отодвинув стул, выходит в сосед­нюю комнату — кабинет архитектора. Откуда-то доносятся голоса Ирмы и старика. Васюков рас­пахивает еще одну дверь. Сзади к нему подбе­гает шофер Воробей с фонариком, луч которого освещает незнакомого человека, остановившего­ся на ступеньках винтовой, круто уходящей вверх, лестницы. Его за руку тянет Ирма, ста­рик что-то взволнованно говорит ей, по-видимо­му, возражая ее намерению.

Человек хмурится от яркого света и спускает­ся на ступеньку ниже. В свете фонаря видны военные брюки, заправленные в короткие гет­ры, молодое, испуганное лицо, густая копна светлых волос рассыпалась на голове.

— Кто такой?

Что-то быстро приговаривая, Ирма тянет его за руку к выходу из комнаты, старик, замол­чав, отступает в сторону, Васюков с Воробьем, все освещающим незнакомца, освобождают про­ход и идут следом. И Ирма вводит человека в зал.

— Майн гатте! — торжественно говорит она.— Никс, никс зольдат, никс офнцнр — майн гатте. Пауль Шнаке!

— Муж?

Все напряженно вглядываются в незнакомца, на котором при тусклом свете свечей можно, однако, разглядеть немало примет недавнего еще военного. Но Ирма с такой доброжелатель­ностью представляет его, что опасения русских постепенно рассеиваются.

— Ага! — говорит Ананьев.— Попятно! Дра­панул, значит?

Немец сдержанно осматривает собравшихся и вдруг говорит четко, но с сильным акцентом:

— Капитуляция!

— Во, молодец! Ну раз капитуляция — са­дись! Садись, черт с тобой. Значит, навоевался? Где воевал: пехота, танки? Авиация?

— Никс авиация. Гренадир группе.

— Говорит, в пехоте,— понял разведчик.

— А, в пехоте. Тогда давай, за Победу! За на­шу Победу! Над вашим Гитлером.

Ананьев наливает ему из фляги в свободный фужер, и немец, стукнув каблуками, четко про­износит:

— Гитлер капут!

— Вот-вот! Наконец-то! За великий капут. И надолго.

Все выпивают.

В зале в разгаре пирушка, фляга уже пуста, бутылка тоже. Разведчик играет на своей гар­мошке, Ананьев пытается обнять Ирму, та, смеясь, уклоняется, старик курит самокрутку махорки, которую свернул для него Воробей, и кашляет. Зина молча и ревниво наблюдает за захмелевшим Ананьевым, бледный стоит у сте­ны молодой немец и, облокотясь на стол, сидит мрачиый старший техник-лейтенант.

В разгар веселья Васюков замечает за окном мелькнувший луч света и, ничего никому не сказав, выходит во двор.

На темной дорожке недалеко от входа стоит виллис, из него выбирается темный силуэт в плащ-палатке.

— Эй, кто здесь? — окликает Васюков.

— Капитан Сафронов,— отвечает человек.— Ты скажи, здесь мост поблизости есть?

— Моста нет,— говорит Васюков,— брод. Да ночью не проедете. Мы вот днем засели.

— От черт! — говорит капитан.— А там кто? — кивает он на освещенные окна внллы.

— Майор Ананьев. И солдаты. Вот, заноче­вали.

— Гнидюк, распрягай! — говорит в темноту капитан.— Терещенко — сюда!

Из виллиса выскакивает автоматчик в шине­ли и каске и неторопливо вылезает кто-то еще в длинной шинели. Автоматчик пропускает его вперед, и все идут к крыльцу. Васюков распахи­вает дверь в зал.