На восходе солнца

Тем временем Васюков, жуя свой бутерброд, разглядывал гравюры на стенах, посмотрел на пирамидки фарфоровой посуды в застекленных шкафах, открыл дверь в смежную комнату и прошел туда. Это было небольшое помещение со множеством различных чертежей зданий на сте­нах, под стеклом на специальной подставке стоя­ло несколько изящно изготовленных, словно иг­рушечных, макетов зданий, и Васюков догадал­ся, что, очевидно, здесь был кабинет архитек­тора. Рассматривая макеты, он услышал сзади шаги и вздрогнул — в раскрывшихся дверях стояла Ирма.

Она тоже заметно смутилась, но быстро овла­дела собой и, улыбаясь, заговорила по-русски:

— Товариш хотель посмотрит? Посмотрит апартамент? Можно, битте, товарищ...

Жестами она увлекла его что-то посмотреть. Из комнаты, где находились они, вело несколь­ко дверей, очевидно, в смежные помещения, и он растерялся. Он не хотел уходить далеко от своих.

— Нет, нет. Я ничего...

— Нет? Идет товариш, посмотрит сюда...

— Нет, спасибо.

Показалось ему во время этого разговора, что за той дверью, откуда появилась Ирма, послы­шались удаляющиеся шаги, но он не стал загля­дывать туда, а, выждав, прикрыл дверь и по­спешил в общий зал к своим.

Едва он приоткрыл дверь, как понял, что здесь что-то случилось. Оцепенев от чего-то толь­ко сейчас случившегося, все молча сидели по своим местам. Ананьев в кресле перед камином, на диване Зина, разведчик застыл с ножом и банкой консервов в руке, на середине со стран­но вздрагивающими руками стоял старик-не­мец и с повернутой назад головой застыл стар­ший техник-лейтенант. Все ошеломленно смот­рели на только что вбежавшего в дверь мокро­го по пояс шофера Воробья.

— Честное слово, что я, врать буду! — давясь словами, говорил Воробей.— Это... Кончилось. Мир, понимаете... Капитуляция!

Майор вскочил в кресле.

— Кто сказал?

— Капитуляция, понимаете, броневики про­езжали, сам полковник сказал. Сегодня в 12 ча­сов. Передали по рации. Полковник сказал.

— Капитуляция? Мир?

— Мир? — не выдержал и, будто ужаленный, вскочил разведчик.— Мир, братцы!!

Схватив подмоченную гармошку, он принял­ся наяривать «барыню» и тут же пустился в пляс. Ходуном заходил скрипучий паркет.

— А не ошибка? — радостно спохватился Ананьев.

— Какая ошибка! Если полковник... Я гово­рю...

— Боже мой! Боже мой! — приговаривала Зина.

— В 12 часов, а? — не мог поверить Ананьев.

— Ровно в 12. По рации передали. Там у них рация. Сам слышал...

— Ну, славяне! Дождались. Ты, старик,— об­ратился Ананьев к растерявшемуся немцу.— Мир, понимаешь? Капитуляция! Гитлер капут, понимаешь?

Наверно, только сейчас немец что-то понял и метнулся за дверь.

Разведчик, бросив гармошку, в изнеможении упал на диван.

На стуле, трясясь плечами, беззвучно плакал старший техник-лейтенант.

— А ну давай стол! Пир будет, славяне!.. — скомандовал майор.

— Мир, браточки! Неужели жить будем, ха-ха-ха! — не мог уняться разведчик.

В зале горит фонарь и несколько свечек. На большом столе посреди зала оживленная Ирма расставляет фарфор. Ирме помогает майор, но он все делает неумело, и Ирма перекладывает его ножи и вилки, раздвигает тарелки. Развед­чик финкой вскрывает банки свиной тушенки. Васюков режет хлеб, и Зина раскладывает его по ломтю на тарелку.

— Нет, нет, так надо! — говорит Ирма и, со­брав хлеб, складывает его в серебряную хлеб­ницу. Тем временем появляется старик с тем­ной бутылкой в руках. Ананьев шагает навстре­чу.

— Что такое? Шнапс?

— Никс шнапс. Зер гуте вин! Прима вин!

— А ну, а ну! Гляди ты! Тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года. Вот это выдержка!

— Да это не выдержка. Это год основания фирмы,— говорит разведчик.

— Да ну, знаешь ты! Сейчас вот проверим! Зина, а ну! У нас тоже кое-что найдется,— го­ворит майор, и Зина с гордостью ставит на стол алюминиевую флягу.

— Спиритус вини! Понятно?

— Браточки, значит, жить будем! Жить бу­дем, вы это понимаете? — не утихает развед­чик.— Ох, и напьюсь же я! Старший лейтенант, а вы почему такой... кислый? — обращается он к старшему технику-лейтенанту.

— Чего же мне радоваться? Чему мне радо­ваться? — с надрывом говорит старший лейте­нант.— У меня никого. Ни жены, ни детей. Я вот уцелел, а зачем?..

— Ладно, ты это брось — зачем? Жить бу­дешь, новую семью заимеешь,— говорит май­ор.— А ну давай, рассаживайся! Батя, ты тоже садись, Ирмочка, вот сюда, рядом, ты, Зина, то­же. Давай, наливай. А что, в такие маленькие?

Все рассаживаются, старик торжественно на­ливает из темной бутылки по полрюмки вина каждому.

— А ну, давай! Киданем за Победу! Все-таки мы ее дождались — придавили гада. Правда, господа немцы? — говорит Ананьев.— Ну, за тех, кто не дождался.

Все выпивают, и Ананьев недовольно зажму­ривается.

— Ну, тоже мне вин! Ни в гузе, ни в роте! А ну дай нашу фляжечку. Что это за победа!

— Гут, гут вин, — говорит старик, отпив по­ловину рюмки.

— Нормальная мадера,— говорит разведчик.

— Вкусное вино, да,— говорит Зина. Ирма живым взглядом окидывает русских, все боль­ше задерживаясь на майоре. Она оживленна и даже захмелела вроде.

— Гут! Гут! Карашё!

— Ерунда! Вот давайте я вам... А ну, старик, твою чарку.