На восьми фронтах

— Ударим авиацией, — решил К. К. Рокоссовский. Маршал Г. К. Жуков, представляющий Ставку Верховного Главнокомандования, одобрил это решение.

В течение полутора часов более 500 советских самолетов штурмовали колонны врага, засыпали их бомбами, разили из пушек и пулеметов. Это был едва ли не один из самых сильных ударов нашей авиации по противнику за все время войны.

К вечеру из наступающих армий фронта начали поступать сообщения:

— Двигаемся вперед, не встречая сопротивления противника.

Пленный немецкий обер-лейтенант, командир артиллерийской батареи, несколько позже скажет о бомбежке 28 июня так:

— Это был сущий ад. Никто из нас такого кошмара еще не видел. В моей батарее разбило все орудия, уничтожило все автомашины и, кажется, всех людей. Я уцелел чудом…

Так враг расплачивался за сожженную и истерзанную им Белоруссию. Но не покоренную Белоруссию!

* * *

Чем ближе памятная всему миру еще по 1812 году река Березина, тем слышнее становится тяжелое дыхание грандиозной битвы, которую ведут с врагом соединения и части 1-го Белорусского фронта. Как раскаты грома, грохочет артиллерия. Гудят в небе краснозвездные бомбардировщики и истребители.

Но не только на слух определяешь приближение места, где дерутся не на жизнь, а на смерть многотысячные армии. Вскоре взору открывается, так сказать, послесловие битвы, где орудия уже отгрохотали, где рассеялся пороховой дым и где советская сила одолела фашистскую. Вон в кустах почти рядом с дорогой стоят два немецких «фердинанда». Оба порыжели от огня, хотя на одном все еще можно разобрать номер — «201». У ближнего пробита башня, а пушка с раздвоенным дулом поднята вверх. Кажется, что «фердинанд» поднял руку, давая понять, что он уже не в силах сопротивляться. Второй как-то беспомощно завис на гребне пригорка, задрав высоко гусеницы, а пушкой едва не касаясь земли. Можно только представить силу того артиллерийского огня, который вот так, словно играючи, смог расправиться с многотонными стальными громадами.

Еще дальше от дороги — остовы сгоревших автомашин, тягачей, бронетранспортеров. Вражеская колонна, по всему, была велика. Насчитываем 87 автомашин, 24 бронетранспортера.

Встречается колонна пленных, в 500–600 солдат и офицеров. Вид у фашистов далеко не воинственный. Больше того, жалкий. Небритые, какие-то почерневшие лица; одежда и обувь в грязи; смотрят на нас с непривычной угодливостью. А ведь когда-то мечтали о мировом господстве.

— Откуда? — спрашиваем у конвоира.

— Из-под Бобруйска…

К Березине подъезжаем уже в темноте. На той стороне горит все, даже отдельные деревья, и багровые отсветы пожара падают на воду. Паром, машины, кусты, люди — все кажется красным. И даже свет луны вроде бы красный.

Переночевав у саперов и спозаранку объехав стороной разрушенный и дымящийся Бобруйск, выскакиваем на Минское шоссе. Через четыре-пять километров — новая картина страшного побоища. Здесь советские войска уничтожили едва ли не дивизию противника. Все пространство, которое охватывает взор, загромождено машинами, орудиями, минометами, повозками. В кустах — легковые автомашины «опель» и «мерседес». Рядом с ними валяются чемоданы, рации, противогазы, шинели, плащ-палатки, автоматы… В ряд стоят восемь 105-мм орудий. Они исправны — хоть в бой. Еще орудия, три шестиствольных миномета, два танка…

Около вражеского станкового пулемета — группа наших раненых бойцов. Едут с передовой. И вот остановились отдохнуть. Шумно разговаривают. Подходим. Пулемет, оказывается, не просто пулемет, а историческая достопримечательность. Вернее, его хотели сделать такой достопримечательностью. На щите видим карту походов, в которых участвовал расчет этого пулемета. От Берлина белая стрела идет к Варшаве, потом к Бресту, Минску, Юхнову, Калуге, Малоярославцу. Тут стрела обрывается. Рука фашистского пулеметчика нарисовала контуры кремлевских стен. Под ними видна стертая, но все равно заметная надпись — «Москва». Отсюда идет уже синяя стрелка — Юхнов, Рославль, Карачев, Рогачев, Жлобин… Дорога отступления.

— В наш музей его бы надо, — говорит раненый старшина.

— Вот нашел чего — в музей! В Березину его! — запальчиво говорит сержант.

— Самое ему место — на переплавку. К нам, на Урал, в мартен, — ставит точку третий раненый.

И он, пожалуй, прав.

* * *

Второй день не можем догнать штаб 1-го отдельного гвардейского танкового корпуса, части которого уже приближаются к Минску.

Пока не встретили по пути ни одного целого селения. Их уничтожают отходящие части 9-й вражеской армии.

Как известно, некогда этими же дорогами бежали полки армии Наполеона. Но теперешние «завоеватели мира», используя новейшие средства передвижения, в скорости бегства конечно же превосходят французов.

Часто на дороге встречаются щиты, на которых по-русски и по-немецки написано: «Прием пленных». У одного такого пункта, расположенного в лесу, останавливаемся. Внимание сразу же привлекают горы автоматов, касок, мешков с письмами, ящиков с документами. Лейтенант Михаил Сапожков, начальник пункта, устало говорит: