На все четыре стороны

Те, кто мелочь по карманам тырит, особой храбростью не отличаются. К тому же «крыса» в угол пока не загнана, и компромисс ей был предложен. На выбор. Повышая голос и градус общения, я просто возвращал запутавшемуся человеку на место его собственные мозги, потому что упомянутое мною «толковище» – это известная среди школьного хулиганства процедура. И означает она разбор той или иной проблемы на уровне десятиклассников. Не меньше! Это почти наверняка неприятно, а иногда бывает даже и больно… местами. До «крысеныша» должно дойти. В противном случае постоять за себя я смогу, несмотря на разницу в возрасте. И эта уверенность отчетливо звучит в моем голосе. А у крыс, как правило, очень тонкий слух. На удивление.

Стоит, не вякает.

– Дружку своему помоги, – буркнул я напоследок. – Он там за дверью загорает… в шарфике. И слова мои про директрису передай, когда дергаться перестанет.

Экие паршивцы! Неистребимое вороватое семя.

А ведь…

Так-так-так.

Я даже слегка сбавил шаг на выходе из школы.

Точно! Осенило. Наши школьные воришки натолкнули меня на одну интересную мысль. Это может и выгореть. Теперь в наш с Ириной план, который касается пропавших архивов из концлагеря, нужно срочно внести уточняющие коррективы.

Ай да крысята!

Это вы меня вовремя подловили…

Глава 25 Главное слово

– А ты оказался прав, Старичок. Стоит признать.

У нашего начальника есть три эмоциональных фона: обычный, его можно назвать повседневным, деловой – это ускоренная версия повседневного – и расслабленный. Третий вариант, как вы, наверное, уже догадались, диаметрально противоположен второму. Версия замедленная. Вплоть до метаболических процессов в организме.

Обратите внимание, я не назвал ни радости, ни гнева, ни страха, ни всякой прочей человеческой эмоции. Знаете почему? А потому что у Шефа их нет. Сергей Владимирович – это брусок дубовый. Кирпичный столбик под фундамент нашей боевой организации. Металлическая стружка, слетевшая по недоразумению с памятника «железного Феликса». Начальник – предмет зависти флотилии арктических айсбергов, которые когда-нибудь да растают, рано или поздно. А вот Шеф не растает никогда! И не надейтесь, враги социалистического Отечества.

По идее, вместе со словами, произнесенными в мой адрес, Шеф должен бы лучиться, как минимум, чувством глубокого удовлетворения от нежданной правоты своего подчиненного. Ан нет, фон номер три – только легкая расслабленность в чреслах, заметная лишь по некоторой речевой заторможенности.

Говорю же, метаболизм.

– Немцы отозвались? – догадался я, проходя мимо татами и усаживаясь на излюбленный диванчик в углу спортзала. – Что-то быстро очень, суток не прошло…

– Есть данные о награжденном, – стал переключаться начальник со своей третьей ипостаси на первую, проигнорировав, между прочим, мое последнее замечание. – Угадал ты. Почти во всем попал где-то около «яблочка».

– Около?

– Очень близко.

– Ну. Я слушаю. У вас что-то увертюра затягивается, Сергей Владимирович.

Я уже говорил, что мне иногда дозволяется дерзить некоторым образом?

Шеф еле заметно поморщился половиной лица, но педалировать не стал.

– Значит, в марте одна тысяча девятьсот сорок четвертого года значком «За борьбу с партизанами» в Симферополе, да и во всем Крыму, почитай, был награжден всего лишь один человек – некто Степан Крохмалюк. Прозвище, взятое в разработку в качестве позывного, – «Красаве́ц», с ударением в третьем слоге.

– Степан? Он разве не татарин? – насторожился я.

– Ни в коем разе. Самый что ни на есть славянин. Место рождения – село Заброды Ратновского района Волынского воеводства Польской республики.

– Поляк?

– Тоже не совсем. Это Восточные Кресы, которые достались Польше от нас в восемнадцатом году. Он украинец. Как и его соплеменники, все детство и юность ходил под «осаднюками», это польские колонисты-переселенцы.

– Знаю, кто такие «осаднюки». Не утруждайтесь. А какого он года?

– По данным абвера – одна тысяча девятьсот двадцать третьего.

– Абвера?

– Да-да, ты не ослышался. Он был в разведшколе. После того как попал в плен подо Львовом.

– Я так понял, все же довелось послужить в Красной армии?

– Правильно понял. В мае сорок первого был призван в инженерные войска РККА. И прослужил всего два месяца. У нас, имеется в виду. У них же он служил гораздо дольше.

Я задумался.

– Если он был в разведшколе, при чем тут борьба с партизанами? Не сходится что-то. Другая направленность должна быть в специализации, вы не находите? Тылы противника, диверсии, радиоигра. В его деле есть что-нибудь про это?

– Я не видел дела, – сокрушенно вздохнул начальник. – Наши немецкие товарищи дали сведения только по телефону, что смогли. Или то, что захотели дать. Да еще и через корявого переводчика. К примеру, нам надо знать, что старший брат Крохмалюка Петр еще до войны в тридцать шестом сгинул в польском концлагере в Бяла-Подляске? И что главная черта, отмеченная в характеристиках Степана, – лютая ненависть к полякам?