На всех была одна судьба

Получив на вещевом складе обмундирование, сапоги 43-го размера, постельное белье, взвалив на спину ватный матрас, Лида пересекла двор госпиталя, поднялась на четвертый этаж и еще выше, по винтовой лестнице. Помещение, отведенное под казарму, заставлено топчанами, есть свободные. Вот один, подальше от двери, у окна, рядом с батареей отопления. (Эта ледяная батарея зимой добавит мучений от холода – будет студить спину.) Кто мог знать тогда, осенью, что скоро не будет ни света, ни воды, ни тепла, что в казарме будет гулять ледяной ветер, и после смены никак не согреться под тонким суконным одеялом и шинелькой, даже если натянешь на себя сверху свободный матрас! «Вы пришли сюда работать!» Первое задание – вымыть марши лестницы, с четвертого этажа до выхода. Первое дежурство на отделении – одиннадцатом, хирургическом. Первая операция с ампутацией, когда от скрежета пилы по кости живого тела, кажется, вот-вот рухнешь на пол. Можно ли к этому привыкнуть?

Дежурства на отделении, дежурства на крыше госпиталя во время налета, сбрасывание «зажигалок», эвакуация раненых в бомбоубежище по тревоге… Перенести больного с койки на носилки (у которого все туловище заковано в гипсовый корсет), спуститься, пересечь двор, поставить носилки в подвале бомбоубежища. И снова наверх, за очередным – за каждой парой медсестер закреплены свои больные. После отбоя – все в обратном порядке.

Не для девичьих рук этот груз – онемевшие пальцы вот-вот разожмутся, но ноги бегут, и только один страх – не оступиться в темноте, не поскользнуться. Бывали налеты один за другим, всю ночь с носилками вниз-вверх, снова вниз… По инструкции, после отбоя тревоги раненые должны находиться на своих отделениях, под наблюдением медиков. В госпитале, военном учреждении, приказы выполнялись неукоснительно.

Голод стал вгрызаться в Ленинград с первых недель блокады. В семье Разумовских, как и у многих горожан, не было никаких продуктовых запасов. Мама, Татьяна Максимовна, стыдила «паникеров», убеждала, что ни при каких обстоятельствах огромный город не останется без хлеба. Худо-бедно, но хлеб будет. В блокадном городе остались все Разумовские: Самсон Львович, Татьяна Максимовна, сестра Мира и четырнадцатилетний Лёва.

В ноябре-декабре смертельная черта приблизилась к семье, Лида чувствовала, что без ее помощи домашним не выжить. Она дала слово себе: хлеб, свою норму, не есть – копить для родных. Обходиться супом и крохотной порцией каши, которую она тоже делила, откладывая в банку. Блокадным хлебом делилась с родными не только она, и руководство госпиталя, видя, как слабеют девушки, запретило передачи – физическая работа требовала немалых сил.

Однажды, когда сестра Мира пришла к проходной госпиталя в условленный день, строгий старшина попытался отобрать у Лиды хлеб, усомнившись, что это именно ее пайки. Лида вцепилась мертвой хваткой в портфель. Как! Ее заподозрили в том, что она может украсть? Никогда в жизни она не взяла чужое и не возьмет!

Заснеженный, промороженный, без единого огонька, затемненный Ленинград встречал первый блокадный Новый год. В кромешной тьме весь госпиталь, одна коптилка на весь этаж на столе дежурной медсестры. Пробираться по коридору можно только на ощупь, цель – телефон, если разрешат позвонить… До войны в квартире Разумовских часто звонил черный ящичек на стене. Семья жила с соседями дружно. И если просили позвать кого-нибудь из соседей с другого этажа, Лида или Лёва бежали и на первый этаж, и на пятый… В декабре телефонная связь еще действовала, и Лида узнала от мамы главное – все живы и даже отметили Новый год, сварили студень из столярного клея.

В феврале, после небольших прибавок хлеба по карточкам, положение в городе почти не изменилось. Для истощенных, едва передвигавшихся людей требовалось полноценное питание, но Дорога жизни через Ладогу могла пока поддерживать обеспечение на минимальном уровне. На скудном пайке были фронт, флот, оборонные заводы, госпитали. Голод изнурял, все труднее становилось дотянуть до пересмены суточные дежурства. Особенно тяжело ночью, в ледяном коридоре, на посту. Позади – день на ногах: уколы, перевязки, уход за тяжелоранеными. Голова, отягощенная сном, все ниже склоняется к столу. Спать на посту нельзя, только бы закрыть глаза на минутку!

В детстве ей ни разу не пришлось побывать на море, погреться под южным солнцем. И вот наконец море рядом, пляж, знойный день и особенно жарко голове… Сон отлетает прочь – заиндевевшие стены коридора, огонек коптилки, от которого тлеет на голове шапка. С дымящейся ушанкой скорей во двор – зарыть ее в снег, подальше от глаз придирчивой старшей медсестры. Не дай бог узнает! Без шапки в такую стужу нельзя, кто-то пожалел сестричку, выручил.