На всех была одна судьба

Раисе Дмитриевне Мелюшиной, два года назад отметившей девяностолетие, никто не дает таких почтенных лет – столько в ней жизненной силы, подвижности, оптимизма. Работа всегда горела в ее руках, ни минуты не сидела она праздно без дела. Посчастливилось расти в большой трудовой семье – пятеро братьев и она одна, сестренка. Главным авторитетом в их семейной «коммуне» был, конечно, папа – Дмитрий Лупич Третьяков. Столяр, мебельщик, талантливый самородок, он обладал природной крестьянской сметкой (и Дмитрий Лупич, и его супруга Александра Михайловна были выходцами из Архангельской губернии). По характеру веселый, открытый, дружелюбный, отец легко сходился с людьми разных сословий, был им интересен. Дружил с Репиным, бывал у него в Куоккале, знал Горького. Мастер своего дела, он был наделен музыкальным даром, владел игрой на семи видах гармоней, по-настоящему страдая, если кто-то мучил, терзал бедную тальянку. Музыкальные способности от отца перешли к дочери – в школе на уроках музыки Рая звонко пела под скрипку. И все же главным наследством, полученным от отца, были терпение и трудолюбие. Оказавшись впоследствии в саперных частях, с утра до темноты не выпуская из рук пилу и топор, Рая жила примером отца, его любовью к работе. В труде незаметно летит время, легче переносятся тяготы, неустройства жизни.

В семье Третьяковых у каждого было свое увлечение. Старший брат Володя увлекался планерным спортом, хотел стать летчиком и стал им; младший, Александр, тянулся к науке, после войны закончил два института… Рая училась хорошо, но надо было помогать семье, и после семилетки, закончив школу ФЗО, она получила специальность швеи-мотористки. В числе отличников ее хотели послать на учебу в техникум. Отказалась: на всю семью только два работника (папа и брат Николай) – надо поднимать младших братишек.

В предвоенные годы дисциплина на предприятиях была суровая: за опоздание могли не только уволить, но и снять весь трудовой стаж – начинай с нуля. И куда возьмут потом с такой записью в трудовой книжке? Однажды ночью часы у них остановились; утром брат и отец бросились сломя голову на улицу, Рая влетела в трамвай без пальто. Повезло – проскочила проходную, и тут же забасил гудок. Так начиналась трудовая жизнь…

Первая блокадная зима

В воскресенье, 22 июня, Рая вместе со свекровью – ее семейной жизни исполнился только месяц – с утра готовили праздничный стол, ждали в гости Дмитрия Лупича и Александру Михайловну. За столом и слушали тревожные слова Молотова. Было уже ни до пирогов, ни до котлет, за которые так переживала молодая хозяйка. Лёня, муж Раи, знал, что его, как прошедшего обучение, призовут сразу. Проводы были на следующий день, 23 июня. Не суждено было Леониду Ивановичу испытать радость возвращения, переступить родной порог. Он погиб в 1943-м, защищая родной город.

В памяти Раисы Дмитриевны навсегда остался тот июньский день: старое здание на Карла Маркса, где формировалась часть, стриженые ребята, неношеные гимнастерки…

Мирная жизнь быстро сворачивалась. Свекровь, помня голод Гражданской, обошла все окрестные магазины – полки разом опустели на долгие военные годы… Фабрика, где работала Рая, выполняла теперь только военные заказы. Начались перебои с электричеством, в швейных цехах застучали ручные машинки.

Вскоре тысячи ленинградцев, в основном женщины и девушки, были мобилизованы, а многие и добровольно отправились на оборонные работы. «Вооруженные» инструментом, трудармейцы тут же выезжали в район возведения Лужского оборонительного рубежа. Последние годы, особенно после короткой советско-финляндской войны, Ленинград укреплял свою северную границу – с юга противника никто не ожидал. Здесь и предстояло в считанные дни проложить многокилометровую линию противотанковых рвов. Разместить тысячи людей было негде – жили девушки в деревенских сарайчиках, хлевах. А потом появились первые немецкие самолеты и начались бомбежки. Иногда вместо бомб сыпались листовки с незамысловатыми стишками: «Петербургские дамочки, не ройте ваши ямочки…». Командир девичьей команды – пожилой майор-запасник Брук в мешковатой гимнастерке, нисколько не похожий на военного, – наставлял девчат: «Во время бомбежки открывайте рот, чтобы не лопнули ушные перепонки». Так и лежали они послушно с открытыми ртами под уханье разрывов, глотая пыль, песок…