На всех хватит!

Зомби подобная наглость, похоже, также озадачила — или они просто еще не успели окончательно разморозиться — но прошло не меньше двух секунд, прежде чем один из них издал некий странный звук, полумычание-полурев и, вознеся над головой палаш, двинулся на эльфийку.

Та даже не шелохнулась, спокойно глядя из-под надвинутого капюшона на приближающуюся тварь.

Лук продолжал оставаться закрепленным за спиной, а меч по имени Огонек — висящим у пояса. Где прятался серебристый пистолетик, я не знал, но особой роли это не играло — пулю тридцать второго калибра тварь, скорее всего, просто бы не заметила.

И только когда зомби приблизился… появившаяся перед принцессой узкая полоска ослепительно-солнечного сияния заставила меня моргнуть — а миг спустя сцена уже стала статичной: тоненькая зеленая фигурка, держащая полоску зеркальной стали перед собой. И зомби, недоуменно глядящий на свои руки, валяющиеся на снегу перед ним.

— Классическая стойка, — вполголоса прокомментировал Малыш. — Сейганно канаэ.

На этот раз мычание твари было куда более обиженным. Безрукая туша качнулась вперед, эльфийка почти синхронно шагнула назад, стремительно крутанулась — и подбиравшийся сзади зомби в шарфе также лишился воздетых рук, а заодно и головы с большей частью шеи. Еще один стремительный высверк — и к уже имевшимся на снегу конечностям присоединилась голова первого зомби.

— Магия! — восхищенно выдохнул рядовой Кормак. — Эльфийская магия!

— Эльфийская сталь! — одновременно и даже с практически одинаковой презрительной интонацией отозвались Юлла и Малыш Уин — после чего озадаченно уставились друг на друга.

Оба безголовых тела продолжали стоять. Меня это не удивило, а вот принцессу, кажется, разозлило — скользнув вперед, она осыпала остов первого мертвяка серией ударов. Произведенный ими эффект лучше всего описывается словом: «обстругали» — примерно таким же образом один мой приятель любит тупить свой ножик фунтовыми палочками, превращая их к концу ужина в жалкий полудюймовый огрызок.

Второму зомби досталось всего два удара.

— Ре-курулш, — продолжил свои пояснения Уин, — сечение поперек живота на уровне таза традиционно считается самым сложным в исполнении. И хиза-пгсшш — по коленному суставу.

Последние слова Малыша неожиданно выдернули из моей памяти несколько видений, казалось бы, уже давно погребенных более поздними и яркими воспоминаниями: яркий солнечный летний день, сизая пелена порохового тумана вдоль кромки облюбованного южанами леса, длинные ряды носилок. И седобородый полевой хирург, склонившийся к бледному, как сама смерть, долговязому парню из Коннектикута, который меньше пяти минут назад шагал в строю справа от меня — а теперь вряд ли сможет сделать хоть шаг без помощи костылей.

— Вот здорово! И остальных так же!

— Не выйдет, — отрицательно мотнул головой Малыш. — Пытаться изрубить неупокоенного, пусть даже и эльфийским клинком, — та еще работенка.

— Бегом! — скомандовал я, оглянувшись назад и с неудовольствием констатировав тот факт, что грязно-зеленая цепь в отличие от нас не останавливалась полюбоваться на устроенное эльфийкой представление. Наоборот, мертвяки воспользовались им, дабы сократить разрыв до трех десятков ярдов.

К нашему счастью, почти сразу же за изрубленными ошметками начался сравнительно твердый наст — и по нему можно было действительно бежать. Еще большее удовлетворение у меня вызвал тот факт, что зомби нашему примеру не последовали. Ну а самое главное — раскиданные по снегу обрубки даже не пытались шевелиться. Вот это и в самом деле — радость, ибо нет на свете более унылого занятия, чем пытаться убить мертвого бессмертного!

— Шагом!

— Мистер гном, — упрямо просипел кавалерист. Настойчивый, однако, парень — выглядит даже хуже обоих своих товарищей: синие уши, красный нос, пошатывается при каждом шаге, но все равно находит силы для трепания языком. — Почему это вы говорите, что мы не можем их изрубить? Вон мисс принцесса сразу двух так нашинковала, что любо-дорого! Не понимаю…

— Не понимаешь, значит, мозгов не нажил, — отозвался Уин. — Дерево сырое рубить и то проще, чем хорошо заклятого неуспокоенного. Враз клинок затупишь, застрянет он в чьих-то ребрах…

— И что?

— И все!

— Но как-то же с ними можно бороться? Пусть этот чертов шаман…

— Отсохни, бледношкурый! — рявкнул гоблин. — Мог бы я чего — давно б уже сделал! Думаешь, мне охота заодно с вами на клочки порваться? Тварей хороший маг заклинал, не чета мне… так шо не надейся… эти не отстанут, не угомонятся, пока нашим с тобой мясом глотку не набьют!

— Мясом?! Они ж мертвые!

— А че, по-твоему, их вперед тянет? Голод! — гоблин постарался, чтобы это слово прозвучало как можно более зловеще. — Голод у мертвяка особенный… он ему все остальные чувства заменяет. Вечный, неутолимый… да еще ненавистью к живому питаемый. Смекаешь теперь, че за зверушки у нас на хвосте плетутся, а, бледношкурый? Или не допер еще? Вон, вомпера порасспроси — он тебе про послежизнь в подробностях растолкует!