На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

Известие о смерти племянника поразило бедную старуху, как громом. Теперь всё, что связывало ее с жизнью, погибло. Эрнест был единственным ее близким родственником, на котором она сосредоточивала все свои заботы. Его не стало. Но человек не может жить, не любя никого. Говорят, что арестанты, осужденные на одиночное заключение, привязываются к кошкам, к собакам и даже к паукам своего помещения. Неудивительно, что бедная старушка, потеряв последнего дорогого ей человека, еще больше привязалась к Далии. Она чувствовала, что старость ее вдали от этого молодого свежего существа будет чем-то невыразимо скорбным и печальным. Смотря на Далию, она не раз вспоминала о своей бедной, неизвестно куда пропавшей дочери, и думала, что, может быть, Далия заменит ей дочь. В эти минуты ей казалось даже, что она начинает чувствовать к молодой швее какую-то чисто материнскую нежность, которой не испытывала уже двадцать лет.

В одну из таких именно минут и застает ее наш рассказ.

Письмо Роберта тотчас же напомнило ей о ее милом племяннике, от которого и она когда-то получала письма. Мысль о своем одиночестве всегда заставляла ее живее чувствовать, насколько дорога ей Далия.

К счастью, письмо Роберта было так приятно молодой девушке, что добрая старушка забыла на время свое горе, чтобы порадоваться ее радостью.

«Милая Далия, — писал Роберт, — наконец-то могу сообщить тебе, что война окончена, и как только заживут мои раны, я полечу, если не на орлиных крыльях, то на всех парах локомотива в Милан, к тебе, моя… (тут Далия сделала довольно большой пропуск, что уже умела теперь делать, благодаря своим успехам в грамотности). Война окончена, — читала дальше Далия, — вчера Виктор-Эммануил въехал в одном экипаже с Гарибальди в Неаполь. Всеобщее голосование призвало его на королевский престол. Наша миссия окончена, хотя, говоря правду, я далеко не доволен исходом нашего похода. Рим и Венеция, лучшие члены в итальянской семье, еще находятся под гнетом Австрии и под монашеским игом. А между тем мы должны идти по домам! Но иначе было невозможно. Подождем лучших дней. Что касается меня, то мне ждать будет нетрудно с тобой… (тут следовал новый пропуск). Пока сообщу тебе, что доктор обещает отпустить меня не позже, как через неделю. Мне многое хотелось бы рассказать тебе, но час свидания так близок, что я откладываю это до нашей встречи».

Роберт сдержал свое слово. Через неделю Далия получила от него телеграмму, в которой было только четыре слова:

«Завтра, в восемь часов утра».

В семь с половиною часов Далия была уже на вокзале, а в восемь, вся раскрасневшаяся, повисла на шее Роберта.

Тотчас же молодые люди отправились в дом графини Эмилии, которая приняла Роберта, как родного. Она так много слышала о нем от Далии, что привыкла считать его близким человеком.

Молодому человеку по приказанию графини была приготовлена в одном из флигелей прекрасная комната, стены которой были увешаны всевозможного рода оружием.

На другой день графиня сама заговорила с Робертом о его «планах на будущее», т. е., другими словами, о том, когда он намерен обвенчаться с Далией.

Роберт ответил, что рад бы всей душой сделать это немедленно, но его денежные дела не позволяют ему брать на себя содержание семьи. И прежде заработки его, как художника, не были особенно блестящи, участие же в сицилианской экспедиции окончательно расстроило его финансы.

— Так неужели же вы откажетесь от счастья из-за нескольких сот франков? — сказала графиня.

— Нет, не откажусь, — отвечал Роберт, — но отложу на время. Может быть, на год, на два, пока не поправятся мои дела.

— На год! На два! — вскричала старушка. — Потерять лучшие годы! О, молодость, молодость, как мало вы цените то, что считается за лучшее в жизни. Послушайте, Роберт, я люблю Далию, как родную дочь; никого у меня нет на свете после смерти моего дорогого Эрнеста. Хотите, я сегодня же устрою вам пожизненную ренту в три тысячи франков, а после смерти завещаю одно из своих имений?

Роберт взял руку старушки и почтительно поцеловал ее.

— Благодарю вас от души, графиня, — сказал он, — но не могу принять вашего подарка. Я здоров и молод и не имею права жить на чужой счет, как калека. Никогда никто не скажет, что гарибальдийский офицер живет подаянием.

Как ни убеждала его графиня, как ни спорила, как ни сердилась, он был непреклонен.

Наконец старушка придумала хитрость, благодаря которой ей удалось устроить брак любимых ею людей, не оскорбляя благородного самолюбия юноши. Она сказала ему:

— Вы не хотите взять моих денег. Но вы не откажетесь взять какое-нибудь место, которое дало бы вам возможность честно зарабатывать свой хлеб.

— Разумеется, — отвечал Роберт, — если только оно будет по моим способностям.

— Хорошо, я постараюсь устроить это. Гарибальдийский офицер не должен оставаться без куска хлеба.