На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке

«На пограничной станции в Ируне охрану несут части «рекетэ». Всех въезжающих в Испанию направляют в комендатуру и тщательно опрашивают. При малейшем подозрении подвергают обыску: не пропускаются никакие лекарства, печатные издания, личные письма, иностранная валюта. Обмен её производится по принудительному курсу: иностранцу за доллар дают 12 песет, испанцу – 9. Для передвижения по Испании требуется «salvoconducto» – специальный пропуск. Впрочем, его редко спрашивают, если у тебя не пролетарский вид.

В мадридских кварталах, подвергавшихся бомбёжкам и артобстрелам, идёт расчистка улиц, разбираются разрушенные здания. По ночам улицы погружены во тьму: для немногих уцелевших электростанций не хватает топлива. Введены продовольственные карточки. После французского изобилия поражает скудный выбор товаров в магазинах, заоблачные цены на «чёрном рынке». Немецкая речь звучит в правительственных учреждениях, в публичных местах, в курортных городах. Немцы вездесущи, ведут себя как хозяева положения. Страна фактически оккупирована Третьим рейхом, который стал победителем в гражданской войне. Власть Франко распространилась на все стороны жизни, установлен жесточайший контроль над умами и личной жизнью испанцев, финансами и экономикой страны. Газеты объясняют такой контроль задачами восстановления Испании и войной в Европе: ждать помощи со стороны не приходится. Стране надо рассчитывать только на собственные силы».

Ставка на Мигеля оказалась верной. Он помнил об их беззаботных и счастливых днях в Америке и, конечно, помог бывшей возлюбленной. «Буквально в один день он всё устроил, – написала она в отчёте. – Мне продлили визу, выдали разрешение на постоянное проживание и работу в испанских театрах, хотя обычно преодолеть их дремучие бюрократические формальности очень сложно. Мигель способствовал заключению моего контракта с Мадридской оперой».

Характеристика, которую Гонич дала своему покровителю, была лишена каких-либо личностных нюансов:

«Он является национальным советником и членом хунты (Высший политический совет), которую в качестве председателя возглавляет Серрано Суньер. Мигель входит в ядро немногих «идейных», группирующихся вокруг него. По личным заданиям Суньера он разъезжает по Испании, занимаясь партийными делами. Сейчас Мигель – стопроцентный националист, проникнутый великодержавным духом. Он фанатично верит в будущее фаланги в Испании и за её пределами (в Латинской Америке), не допускает мысли, что его страна может стать чьим-то сателлитом. Несколько раз он намекнул на то, что после объявленного Франко слияния всех реакционных партий в единую – Испанскую традиционалистскую фалангу и ХОНС – в руководящих кругах страны существуют (и развиваются) серьёзные внутренние конфликты».

Мигель Примо де Ривера был человеком занятым, но выполнил всё, что обещал: по его рекомендации генералиссимус Франко с супругой удостоили своим присутствием премьеры опер «Аида» и «Тоска», аплодировали Мариане Гонич. Её стали приглашать на частные концерты в аристократические дома. Проявили к ней интерес русские эмигранты. Первым дал о себе знать полковник Николай Болтин, с которым Гонич была знакома по Парижу. Полковник сражался на стороне Франко и после победы, как многие другие русские добровольцы, получил испанское подданство. Некоторые из его соратников пошли служить в Иностранный легион. Сам Болтин предпочёл военной рутине должность в отделе тайной полиции, занимавшемся «красными». Он женился на испанке, и Гонич часто бывала у них дома. «Специфика» новых профессиональных обязанностей сказалась на Болтине не лучшим образом. Он страдал шпиономанией и время от времени «проверял» Мариану, причем самыми «дурацкими», по её мнению, способами:

«Как-то я была у них в гостях и пила чай. Вдруг позвонили по телефону. Болтин долго говорил с кем-то, а потом, глядя на меня в упор, сказал:

«Мне только что сообщили, что в нашей русской колонии есть красный агент».

Я спокойно ответила:

«Неужели? Что за чепуха, откуда ему быть в стране, где такой строгий контроль?»

«Ходят слухи, что вы были подругой Плевицкой, жены генерала-предателя Скоблина».

«Проверяйте, мне будет интересно самой узнать, так ли это».

Больше он эту тему не затрагивал. Но как-то не удержался, спросил, кому я пишу по-русски в Париж? «Только маме», – ответила я. Тогда он пояснил: «Значит, я был прав, а то, знаете ли, меня спросили в цензуре, хорошо ли я вас знаю и кому конкретно вы пишете? Я поручился за вас, сказав, что мы знакомы с давних времён и что ваше прошлое политически безупречно».

Как-то после очередного выступления в Мадридской опере ей представили симпатичного блондина – немца Отто Мюллера, лет тридцати, с явной военной выправкой. Мариана так описала ситуацию: