На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке

Гильен был давним другом Сары, и, конечно, она представила его Гаранину. После нескольких бесед тет-а-тет с поэтом резидент решил, что для дальнейшего развития контакта надо запросить Центр, поскольку Николас был членом «Братской» – вступил в партию в Испании, в 1937 году.

«Прошу дать указания в отношении Николаса Гильена, 45 лет, мулата, лучшего современного поэта Кубы, – написал Гаранин в Москву в декабре 1944 года. – Он широко известен в странах Латинской Америки и в США, жил в Европе. Вращается во влиятельных кругах кубинского общества, в курсе текущих политических процессов в стране. Гильен понимает, что сведения конфиденциального порядка необходимы для моей работы дипломата, и предложил мне встречаться в «частном порядке». Узнав о характере препятствий для этого (членство в «Братской»), Гильен заявил, что он «больше поэт, чем земляк». Пока я уклонился от окончательного ответа, но считаю, что Гильен представляет для нас несомненный интерес».

Ответа по каналам разведки Гаранин не получил, но в личном письме куратор резидентуры предупредил: «О поэте больше сюда не пиши, не нарывайся на взбучку».

Гаранин счёл ошибкой реорганизацию Национального антифашистского фронта в Общество дружбы с Советским Союзом. Он написал в Москву в феврале 1945 года: «Руководит этим процессом Эдит Бучака. Хозяин дал согласие на реформу и ждёт ответа Центра в отношении дотации обществу. Если реорганизация будет проведена, то это покажет, что фронт был просоветским органом. Сомнительно, что в общество пойдут буржуазные деятели, если его возглавит Бучака, видный деятель «Братской». Для меня постоянное общение с Бучакой по делам общества весьма нежелательно с оперативной точки зрения. Слежка, несомненно, будет усилена».

Предполагалось, что Гаранину придётся принимать дела по обществу у Чегодаевой, командировка которой подходила к завершению. В конце января 1945 года она вылетела на родину. Гаранин вздохнул с облегчением. Стычки с нею случались по разным поводам, часто – по инициативе Норы. Она следовала правилу никому ни в чём не уступать, к дипломатическим рангам и тонкостям относилась пренебрежительно. В Центре заметили напряжённый характер отношений между Гараниным и Чегодаевой, сделали замечание: «В нашей переписке вы уделяете ей слишком много внимания».

Отъезд Чегодаевой не смягчил Гаранина. Последнее слово он постарался оставить за собой. В очередном письме в Центр резидент сообщал: «Пако» посетовал, что Нора не передала ему связи по прессе. Оказалось, что все материалы ВОКСа, личные письма и прочее она складывала в кучу и не передавала адресатам, хотя местные деятели часто просили статьи о Советском Союзе. Один журналист посоветовал «Пако» не повторять методов Норы, которые он назвал «безответственными». Из этого следует, что единственными связями Норы как пресс-атташе были Эдит Бучака и её муж. Они и провожали Нору на аэродром».

В марте 1945 года Центр известил Гаранина о его переводе в Вашингтон и передаче дел Мельникову. Попутно резиденту разрешили командировку по стране, о чём он давно просил. Гаранин вместе с женой на посольской автомашине отправились от столицы до Сантьяго-де-Куба. Плюс к этому заезд на обратном пути в городок Мансанильо, куда его несколько раз приглашал Николай Яворский[68].

Бывший белогвардеец Яворский иногда приходил в миссию, чтобы получить материалы о советском балете. Радовался, когда были фотографии: «Будет что показать моим ученикам». О себе он рассказал далеко не всё, но не скрывал, что был офицером-артиллеристом, а в годы Гражданской войны сражался против Красной армии на юге России. Родом Яворский был из Одессы. Балетом увлёкся с юношеских лет. Эмигрировав в 1920 году из России, танцевал в труппе Белградского народного театра. Затем – в «Русской частной опере в Париже». В 1931 году судьба занесла его на Кубу, где Яворский в поисках средств существования организовал балетную школу. Многие из его учеников стали звёздами кубинского балета, среди которых ярче всех блистала Алисия Мартинес (Алонсо).

Через две недели Гаранин[69] покинул Кубу. Мельников ко времени отъезда резидента освоил специфику его работы. Ещё бы, через его руки прошли тексты сотен телеграмм, подготовленных Гараниным. Мельников изучал испанский язык, хотя уроки с приходящим преподавателем пришлось прекратить из-за предостережения Центра: «Шифровальщикам миссии запрещено заниматься языком с преподавателями-иностранцами». Но местное радио шифровальщик слушал, в кино ходил, газеты читал, язык с кубинцами «практиковал».

Вместе с сотрудниками миссии он побывал на грандиозном митинге Победы. Искреннего энтузиазма и радости было столько, что Мельников шёпотом предупредил спутников: «Ни слова по-русски! Если услышат, будут качать!»

В конце мая Мельников сообщил в Центр: