На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке

В середине 1948 года на смену Андрееву временным поверенным в делах СССР на Кубе был назначен Геннадий Иванович Фомин[75]. Высокий, худой, въедливый, не допускающий поверхностности в информационных докладах в МИД, подчёркнуто строгий в отношениях с подчинёнными. В Гаване он пробыл до марта 1952 года, то есть до разрыва отношений.

Последняя попытка подрыва миссии случилась 10 апреля 1951 года. На балкон главного корпуса с улицы бросили бомбу, которая не сработала из-за бикфордова шнура плохого качества. Полиция разрядила «адскую машину». В атаке подозревали боевиков Головченко.

К разрыву дипломатических отношений с Кубой в миссии стали готовиться заранее. О перевороте, который готовил Батиста, предупредили кубинские коммунисты: «Теперь мы его узнаем с другой, радикально противоположной стороны. Вполне возможно, что партии придётся уйти в подполье, холодная война поощряет пещерный антикоммунизм».

Государственный переворот был осуществлён в ночь с 9 на 10 марта 1952 года. Батиста отменил конституцию 1940 года и установил военную диктатуру. С первых дней нахождения у власти его правительство de facto заняло враждебную позицию в отношении представительства СССР. Через несколько дней после переворота Батиста заявил, что приложит все усилия для «подавления коммунистического проникновения» на Кубу.

В аэропорту Ранчо-Бойерос 21 марта агенты полиции пытались задержать двух советских дипкурьеров и, вопреки нормам международного права, произвести досмотр их багажа. Распоряжение об этом поступило от Диаса-Версона, который тогда возглавлял контрразведывательное бюро армии. Советские курьеры воспротивились этому и приняли решение возвратиться в Мексику, откуда они прибыли. Деятельность советской миссии была блокирована. Каких-либо объяснений в отношении вызывающе грубого обращения с советскими курьерами от кубинцев не поступило.

Сотрудники миссии начали сколачивать ящики и паковать чемоданы. Дальнейшее развитие событий сомнений не вызывало.

В Москве 31 марта прошло заседание Политбюро. В протоколе после относительно недолгого обсуждения вопроса появилась запись «О прекращении отношений с правительством Кубы».

Из Постановления: «1. Поручить МИД СССР (т. Вышинскому) сообщить правительству Кубы следующее; 2. Утвердить проект указания поверенному в делах СССР в Кубе т. Фомину». Из телеграммы: «Вне очереди. Гавана. Совпосланнику. Посетите министра иностранных дел Кубы и вручите ему ноту следующего содержания. Получение подтвердите. Исполнение телеграфируйте».

Геннадий Фомин 2 апреля вручил министру иностранных дел Кубы ноту о разрыве дипломатических отношений.

Давая интервью американским журналистам, Батиста сказал: «Я порвал отношения с Россией, как вы – в США – того хотели».

После отъезда советских дипломатов Диас-Версон организовал полицейскую акцию по тщательному обыску покинутого здания миссии.

Антисоветская вакханалия на Кубе продолжалась. Налёт на здание Кубинско-советского института культурного обмена был совершён 12 августа 1952 года. Агентами диктатуры были уничтожены скульптуры и картины, повреждены сотни книг, брошюр и журналов. Батиста вновь показал, что не намерен церемониться с «красными». Налётом руководил лейтенант тайной военной полиции Кастаньо Кеведо[76]. Его описал в очерке «Три эпизода, в котором рассказывается о моем аресте» поэт Николас Гильен. Кастаньо Кеведо допрашивал его в лагере «Колумбия»[77]. «Молодой, белокожий, высокий, с крупными зубами» офицер сразу предупредил поэта, что это не арест, а только импровизированная встреча «для беседы». Кастаньо интересовало, какие конкретно задачи выполняет Гильен на острове «для враждебных сил». Является ли он просто связным, или координирует подрывную деятельность экстремистского характера?

Особенно насмешил Гильена вопрос о его возрасте. Два месяца назад ему исполнилось пятьдесят лет, юбилей широко праздновался, Пен-клуб устроил банкет, во всех газетах, даже в «Диарио де ла Марина», были опубликованы хвалебные статьи, а главный смотритель за политической благонадёжностью кубинской культуры ничего об этом не знал. Лейтенант пропустил мимо ушей перечисленные Гильеном примеры «международного чествования» его творческих достижений и продолжал бить в одну и ту же точку: «Меня не интересует ваша поэзия. Мы хотим знать о вашей политической деятельности. Ведь это вы написали стихи, посвящённые Сталину».

В «техническом отделе» военной полиции у Гильена взяли отпечатки пальцев обеих рук, сфотографировали в анфас и в профиль, измерили рост и даже взвесили.

На прощание Кастаньо сказал: «В конце концов, мы поступили с вами так, как поступите с нами вы, когда победят ваши идеи. Ведь ваш триумф уже близок, не правда ли?»