На задворках чужого разума

Я не мог поверить в это. Не хотел смириться с тем, что счастье, которого я так долго ждал, о котором постоянно молил, утекло сквозь пальцы. Вторая потеря за такое короткое время стала для меня фатальной.

Из родных людей осталась только моя дочь – я никогда не называл ее падчерицей, потому что это сухое бесчувственное слово, которое не передает моего отношения к ней. Она – единственная частичка, оставшаяся у меня от последнего близкого мне в этой жизни человека. Я понимал, что должен воспитать и уберечь ее – ради моей любимой женщины, которая ушла, оставив мне ребенка. И хоть я осознавал весь груз ответственности, в тот день я не выдержал и впервые в своей жизни напился до беспамятства.

Александра

Мой сын пугал меня с самого детства. Он никогда не был открыто агрессивным и не отличался в быту какими-то паталогическими склонностями, но даже в самые ранние времена он иногда смотрел таким взглядом, что по моей коже невольно пробегал холодок. В такие моменты я обычно винила себя: я думала, что малыш каким-то нутром чуял, что я не особо-то и была привязана к нему, и после таких ситуаций я удваивала усердие, чтобы стать хорошей матерью.

Я росла в благополучной и крепкой семье, мой муж тоже. Мы оба привыкли к теплым отношениям между родными людьми, а потому собирались создать здоровую атмосферу и в своей новообразованной ячейке общества тоже. Мы поженились сразу после окончания университета, и в первый же год брака я забеременела. В положенный срок родила здорового мальчика и начала его воспитывать. Поначалу младенец не вызвал у меня никаких эмоций. Я думала, что просто надо привыкнуть, но прошло полгода, и я осознала: все манипуляции с ребенком я делаю машинально, я кормлю и пеленаю его, вывожу на прогулку, но радости от этого не испытываю. Более того, до меня дошло, что так теперь будет всю жизнь – мое существование посвящено отныне ему. Эта мысль меня расстроила, но я была слишком совестлива и ответственна, чтобы попытаться сбросить свои обязанности на кого-то еще.

Я просто приняла это и продолжила привычный уклад, не испытывая к сыну ни сильных эмоций, ни особой привязанности. Но это не мешало мне должным образом заботиться о нем: ребенок был всегда накормлен, чист, я даже играла с ним по первому его требованию, правда, без особого энтузиазма, а также обнимала и прижимала к себе – потому что так делают все матери, а еще потому что я не хотела, чтобы он почувствовал, понял, что не очень много значит для меня.

Сын меня не раздражал, но на него уходило много сил и времени. Зато когда в гости приезжали родители – мои или мужа – я могла отдохнуть. Они с радостью занимались несколько часов подряд внуком, а я в эти мгновенья ускользала в свою комнату, забиралась с ногами на застеленную пледом кровать и читала книги. В эти моменты я было абсолютно счастлива. И особая их ценность была в том, что выпадали они мне не часто, но потому и эмоции были куда ярче.

Сын – кстати, мы назвали его Андреем – с раннего детства демонстрировал зачатки выдающегося интеллекта. Он развивался не просто по возрасту, но даже явно обгонял среднестатистических детей. Он рано начал ходить и говорить, а еще на удивление очень грамотно для ребенка выражал свои мысли.

Впрочем, это лукавство. Мне кажется, лет с четырех-пяти он вообще старался свои мысли вслух не выражать. Он был молчалив, но как-то зловеще молчалив. Казалось, что в его маленькой кудрявой головке бродят совсем недетские размышления. Иногда я ловила на себе его взгляд, и меня пробирала дрожь. В эти моменты мне казалось, что он меня ненавидит, и мою голову пронзала тревожная мысль – меня раскрыли! Он знает! Знает, что на самом деле я его не люблю!

После этого я начинала усиленно порхать вокруг ребенка, пытаясь загладить вину, которую чувствовала перед ним. Я добросовестно играла в скучные и нелепые для меня игры, водила малыша в парк, покупала ему там сладкую вату и мороженое, пытаясь прогнать из памяти тот зловещий взгляд, стараясь не зацикливаться на нем и уговаривая саму себя, что мне просто почудилось. И в то же время сын меня пугал. Страх этот был неоформленный, но потому очень сильно беспокоил – ведь что мог бы мне сделать маленький ребенок? Понятно же, что ничего. Но какое-то смутное предчувствие тревожило меня. И оно укрепилось после одного жуткого случая.

Я гуляла с сыном по скверу. Было лето, и мы не спеша шли вдоль тротуара, отгороженного чугунным заборчиком от дороги. Вдруг раздался визг тормозов – на дорогу совершенно неожиданно выбежала девчушка лет восьми, и ее тут же сбила не успевшая остановиться легковушка. Удар, крик, сдавленные возгласы прохожих. Вокруг девочки моментально образовалась толпа, люди взволнованно галдели и размахивали руками. Под несчастной стала расползаться лужица крови, становившаяся все внушительнее в своих размерах. Пострадавшую обступили люди, кто-то побежал в ближайший магазин – позвонить по телефону в Скорую.