На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Ну и жрите себе на здоровье, – заключил Ениколопов. – Бомбу подкинули ультра…

– Какие?

– Ультраанархисты. Мы программы этой не признаем, и мне их не жалко. Они только путаются под ногами…

– Однако угрозы исходили от вашей уважаемой партии?

– Липа! – ответил Ениколопов. – Мы тоже не дураки, чтобы рвать бомбу под каждым… Что вы так смотрите на меня? – выкрикнул эсер. – Я тоже могу ответить на пощечину!

– Смотрю… верно! А ты здесь зажрался, Вадим Аркадьевич. Неплохо тебе в нашем Уренске… А?

Ениколопов двумя нервными щелчками пальцев убрал под рукава белоснежные манжеты, гремящие от крахмала:

– Слушайте, Аристид Карпович, что вам угодно?

– Давай вываливай, – грубо ответил Сущев-Ракуса. – Я тебя слишком хорошо знаю… Ультра, говоришь? Ну черт с ними, пусть ультраанархисты! Не скажешь – я тебе устрою барскую жизнь.

– Бездоказательно, – огрызнулся Ениколопов…

– Что? – засмеялся жандарм. – Ты не финти… Отправлю вот прямо из этой комнаты! Топай…

– Не посмеете, – возразил Ениколопов.

Аристид Карпович прижал его своим тяжелым взглядом.

– Слушай! – сказал он. – Я закую тебя в кандалы на пять… Нет, даже на четыре звена! Ты пройдешь у меня по этапу до самой Вологды шажками мелкими-мелкими… А в Вологде у меня старый друг, жандармский полковник Уланов, черкну ему словечко – и тебя погонят до Красноярска. А из Красноярска я выпишу тебя обратно в Уренск… Вот будет прогулочка! Заодно посмотришь, чем живет и дышит вольнолюбивая Россия…

– Отстань ты от меня, – не выдержал Ениколопов. – Что тебе надо… сволочь? Чего пристал, голубая шкура?

– Листок бумаги, – велел жандарм. – У тебя найдется?

Врач достал из нагрудного карманчика рецептурную книжицу, вырвал чистый бланк. Швырнул его жандарму.

– Давай, – сказал полковник. – Быстренько… А потом пойдем вместе на поминки и напьемся, как старые добрые свиньи!

– Но я могу быть уверен…

– Да хватит уже! – ответил жандарм. – Что ты гувернантку-то из себя строишь? Будто я тебя не знаю… Или тебе пилу напомнить?

– Но вы обещаете мне…

– Ничего я тебе не обещал и не обещаю! Вот назови сначала бомбистов, а потом проси, что хочешь… Или – в четыре звена, подкандальник в правую ручку, и – пошел по канату!

– Мерзость! – выругался Ениколопов. – Ладно, пиши… Пиши, мне их не жалко. Я не могу разделять их программы… Совсем осатанели! Им бы рвануть сначала тебя, а потом уже Влахопулова. Дураки, молокососы!

– Время не ждет, – торопил жандарм. – Да и выпить хочется. Давай…

– Пиши: Остапчук Герасим, без определенных занятий, проживает в номерах вдовы Супляковой…

– Валяй дальше, – подстегнул жандарм, наслаждаясь.

– Зудельман Исайка, портной, свое дело на Пушкинской…

– Давно догадываюсь. Дальше!

– Гимназист Борис Ляцкий, сын инспектора…

– Сопляк, – заметил жандарм. – Отца жалко, уважаемый человек. Мать достойная женщина… Все?

В лице Ениколопова что-то изменилось:

– Нет, еще один.

– Кто?

– Санитарный инспектор… Борисяк!

Аристид Карпович отбросил от себя карандашик.

– А вот это уже неблагородно, – сказал он с упреком. – Чтобы разрешить партийные разногласия и убрать своего противника, совсем незачем прибегать к помощи корпуса жандармов его императорского величества. Борисяк со своими марксистскими кружками далеко от меня не ускачет. Придет время! Но сейчас-то он – тихий. Книжки читает… Стыдитесь, дорогой Вадим Аркадьевич! Нехорошо-с. Все-таки – дворянин…

Они снова перешли на «вы».

Ениколопов поднял с пола оружие, уверенно сунул в карман свой браунинг.

– Обычно, господин полковник, – сказал он с усмешкой, – такие вещи оплачиваются. И – неплохо!

– Идите вы, сударь, к такой-то матери, – ответил жандарм вежливо. – Есть люди, которых я покупаю за кусок хлеба. Ну а вы-то и так хорошо живете!..

Мышецкий успел уже вздремнуть, когда чья-то прохладная рука легла на его воспаленный лоб. Он поднял голову – перед ним стояла Конкордия Ивановна (тоже не последнее лицо в этой картине «глуповского междоусобия»).

– Что вам, дорогая? – тихо спросил Мышецкий.

– Вы уже вступили, князь, в новую должность?

– Да, вступил. Временно.

– А кто же теперь будет «вице»?

– Атрыганьев. Тоже – временно.

– Все временные. Одна я здесь – вечная, – ответила женщина и, нагнувшись, поцеловала его долгим, стонущим поцелуем…

Разморенный от вина и слез, Сергей Яковлевич даже не заметил, как Монахтина удалилась. А когда снова открыл глаза – перед ним сидел уже Сущев-Ракуса. Жандарм был пьян в стельку, но язык у него был подвязан по-прежнему крепко.

– Ениколопов-то, – сказал он, – отомстить мне возжаждал за что-то. Решил споить меня! Бутылки по четыре выпили. Теперь он там под столом валяется, как свинья, а я здесь, дорогой князь, перед вами… Аки голубь!

Он набулькал себе зельтерской, посмотрел на бегущие со дна бокала веселые пузырьки.

– А здорово бабахнуло! – вдруг сказал полковник. – В целом квартале – стекол как не бывало… Это не динамит и не «гремучка». Видать, немецкая, химия… Дремлюга-то здорово прокакал!.. Вы, князь, протрезвели, душа моя?

– Да, ничего. Но что мог сделать ваш Дремлюга?

– Что? Да он, подлец, никого вдогонку не послал.

Сергей Яковлевич посмотрел на жандарма с удивле­нием:

– А разве…