На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Митяй-то помер! – сказал мужик просветленно, словно завидуя покойнику. – А уж куды как был крепчушший… Не чета нам с вами! А все отчего, я так полагаю? От евтого фитиля, стало быть. Потому как и человек горит легко. Митяй-то – горд был. А вот, к примеру, Никишка Серапионов! Так он, бедный, до того измаялся с голодухи, что свою шапку овчинную съел…

И собрание грянуло хохотом. Смеялись гласные, тряслись животами купцы всех трех гильдий, тоненько взвизгивала канцелярская барышня.

– Шапку съел, – повторяли кругом. – Овчинную… Оно и понятно: великий пост был! Вот он и разговелся. Шапочкой-то, сердешный…

Сергей Яковлевич был возмущен. Рядом с ним заливался какой-то регистратор, и тогда Мышецкий – в злости – вытянул руку и взял регистратора прямо за скользкое, жирное ухо.

– Грешно, – сказал князь, – и стыдно, милостивый государь! Мужик плачет, а мы забаве радуемся… Ей-ей, не умны мы!

Сергей Яковлевич вышел в коридор, дождался мужика, всхлипывавшего от обиды.

– Ты, насколько я понял, из Мглинского уезда будешь?

– Точно, сударь, мглинские будем.

– Вот что… Ты уезжай отсюда, тебе здесь нечего делать. А приедешь домой, скажи односельчанам, что разговаривал с самим губернатором… Со мною, то есть! Понял?

– Ыгы, – вроде не поверил мужик.

– А завтра, – продолжал Мышецкий, – я открою для вашего уезда хлебные магазины, чтобы вы могли сеять…

Мужик снова всхлипнул и, оттопырив губы, стал ловить руку Мышецкого.

– Оставь, братец! – брезгливо отодвинулся вице-губернатор. – В магазинах – труха, но кое-что вы сможете еще выбрать оттуда… Ступай!

Он вернулся в присутствие, где его поджидал Сущев-Ракуса.

– День добрый, полковник! Я задержался… был в думе. Один мужик шапку съел с голода. И смешно и стыдно!

Жандарм отреагировал слабо: только палец руки его, положенной на эфес, слегка дрогнул.

– Ерунда! – ответил не сразу. – Урожай выпадет, так они винище курят из хлеба бочками, на базар возами везут, граммофоны себе покупают… Откуда же быть у них хлебу?

Мышецкий промолчал, и полковник доложил:

– Могу поздравить, Сергей Яковлевич: социалист Виктор Штромберг (указанные приметы подтвердились) вчера прибыл в Уренск и остановился в номерах вдовы Супляковой.

– Хорошо, Аристид Карпович. Вы установили за ним наблюдение?

– Ну, князь, – ответил жандарм, – этому учить не нужно. Он еще на перрон не вылез, как я уже двух филерков прицепил ему на хлястик. Каждый вздох слышу…

Сергей Яковлевич был сильно озабочен сегодня.

– Так дальше нельзя, – признался он. – Пора обратиться к российской общественности.

Жандарм улыбнулся, и эта улыбка не понравилась Мышецкому:

– Чему вы потешаетесь, Аристид Карпович?

– Смешно… Где же эта наша общественность? – спросил Сущев-Ракуса. – Покажите вы мне ее! Не-ет, милый князь. Каждый сидит в своей щели, ест свою селедку и пилит на чем может: один на пианинах, а другой на гармошке. Но единого оркестра наша общественность не составит!

Громыхнув саблей, полковник подсел ближе, спросил с участием:

– Гнетет-то вас что?

– Надобно изыскивать какие-то дополнительные средства, – ответил Мышецкий, снимая пенсне. – Подскажите, если можете, как опытный человек, из каких статей я могу извлечь нужную сумму?

Сущев-Ракуса спросил тихонечко:

– А сколько вам требуется, Сергей Яковлевич?

– Ну, хотя бы тысяч десять… для начала.

– Так они же у вас в кармане.

– Что это значит? – вскинулся Мышецкий.

И полковник спокойно и обстоятельно рассказал, что в Уренской губернии испокон веку заведен порядок: встречать каждого начальника денежным подношением, собранным по подписке «для известных целей».

– И для вас, – закончил полковник, – тоже собрали.

– Поверьте, Аристид Карпович, что я не брал никаких подношений. Мое отношение к взятке вам известно!

– Знаю, – ответил Сущев-Ракуса. – Вам и не поднесли их, ибо не успели. Вы, аки буйвол, сразу накинулись на людишек-то и давай их – рогами, рогами…

Жандарм встал, натянул фуражку:

– Если не пропили еще всем миром, то денежки лежат. Раздавать-то их жертвователям обратно – волокитно и кляузно! Позвольте откланяться, Сергей Яковлевич?..

Огурцов, которого Мышецкий спросил о деньгах, даже расцвел от удовольствия. Выскочил из кабинета, и вице-губернатор услышал за дверью радостные возгласы чиновников:

– Неужто взял?.. Берет, берет… Взял, господа, взял! А мы-то, грешные, дурственно о нем думали…

Вместе с деньгами на столе Мышецкого оказался и подписной лист, в котором первым значился Паскаль (щедрость этого прохиндея простиралась до пятнадцати рублей).

– А всего здесь сколько? – обрадованно спросил Сергей Яковлевич.

– Одиннадцать тысяч, сами изволите видеть. И двести сорок шесть рубликов с копейками! На первое обзаведение, – бормотал Огурцов, – дрова опять-таки, представительство…

– Спасибо, господа! – И Мышецкий жестом хапуги загреб все деньги в ящик своего стола; щелкнул ключик.

В углу подписного листа он наложил резолюцию: «В губернскую типографию. Набрать в колонку, вслед за моим сообщением. Князь Мышецкий».

На следующий день в «Уренских губернских ведомостях», оттиснутая крупным шрифтом, появилась заметка: