На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Аристид Карпович никогда не говорил мне о вас.

Дремлюга подошел к столу и уверенно сел:

– Сие ничего не значит. Мой начальник не любит держать на виду своих подчиненных. Да и мы, по долгу службы, предпочтительно обретаемся в тени. И ходим больше, ваше сиятельство, вот так – по стеночке, по стеночке…

– Какова цель вашего визита ко мне? – спросил Мышецкий.

– Аристид Карпыч, – пояснил Дремлюга, – поручил мне от своего имени ознакомить вас по некоторым вопросам…

– Хорошо. Давайте сюда, – протянул руку Мышецкий.

– Нет, ваше сиятельство. Бумаги не будет. Поручено передать на словах.

– Что именно?

– В частности, речь пойдет о прибывшем из Москвы социалисте Викторе Штромберге!

– Любопытно, – подстрекнул Мышецкий жандарма.

– Вышепоименованный, – продолжал Дремлюга отчетливо, – вчера был по неосторожности схвачен чинами полиции…

– Ого!

– Тогда как демагогия Штромберга является доктриной официальной и одобрена свыше.

– Я что-то не совсем понимаю…

– Проще пареной репки, ваше сиятельство!

– Штромберг – социалист?

– Ярый! – ответил Дремлюга.

– В таком случае Чиколини прав?

– Чиколини глуп, – внятно ответил Дремлюга, – и об этом знают все в городе. Еще раз повторяю вам, ваше сиятельство, что Штромберга не следует опасаться…

Мышецкий сомкнул перед собой в замок пальцы рук:

– Отвечайте просто: ваш Штромберг провокатор?

– Что вы, князь! – брезгливо отряхнулся Дремлюга. – Провокаторов мы науськаем и в Уренске, совсем незачем вызывать их для этого из Москвы, деньги тратить. Но пропаганда Виктора Штромберга должна изменить ситуацию!

– С кем встречался этот Штромберг в городе?

– Вчера он выступал на митинге в депо…

– Так.

– …после чего ужинал с господином Атрыганьевым. «Хорош социалист, – подумал Сергей Яковлевич. – Но еще лучше губернский предводитель дворянства!»

Мышецкий захлопнул крышку чернильницы, в которой купалась весенняя муха: так ей, негодной…

– Скажите, – спросил он, – зачем вы посвящаете меня в эти интимные подробности?

– Чтобы вы не повторили ошибки Чиколини, – спокойно ответил Дремлюга.

– В таком случае я обещаю вам не соваться в вашу политику. Только один вопрос: что с задержанным в банке?

– Выездной прокурор расследует… Задержанный уже назвал себя несколькими именами, но повешен будет, пожалуй, под фамилией Никитенко (есть кое-какие предположения, что это именно он).

– Разве он будет повешен?

– А как же? Он знал, на что идет, голубчик. Такие вещи не возьмется защищать сам Плевако…

Дремлюга откланялся, шагнул к дверям, и тогда Мышецкий ударил его в спину.

– А – пила?

– Что пила? – не удивился жандарм. – Пила хорошая, ваше сиятельство. Фирма «Колэн». Сделано в Париже. С маркой Золингена. Такой пиле позавидует любой хирург… Еще раз – кланяюсь!

«Мудрецы, – подумал Сергей Яковлевич, – таких и нагишом не поймаешь…»

На пороге появился Огурцов.

– Ну-ка, – сказал ему Мышецкий, – окажите мне незначительную услугу: пройдитесь по одной половице.

Огурцов прошелся кое-как – по трем сразу.

– Молодцом вы у меня, – похвалил его князь. – Ходить не можете, а еще ни одной глупости я от вас не слышал… Только это вас и спасает!

Огурцов стоял, преданно моргая, и – ни гугу.

– Бог с вами… Лошади заложены?

– В самый раз, ваше сиятельство.

– Еду на подворье. – Мышецкий с хитрецой улыбнулся. – Если будут меня спрашивать, говорите: губернатор уехал молиться…

Разговор с Мелхисидеком был у него короток.

Сергей Яковлевич сознательно решил ускорить события. Передавая под крутую руку владыки озеро Байкуль, он понимал – потеря озера подстегнет с ответом и султана. Сиятельный прапорщик должен осознать, что второй раз отыграться ему не удастся.

Или – или.

Владыка тоже распознал подоплеку этого безмолвного заговора. О госпоже Монахтиной не было сказано ни единого слова.

Как на торге, хлопнули вице-губернатор с архиепископом по рукам, и Мелхисидек спросил только об одном:

– А казачат ты мне пришлешь, князь, ежели киргиз ерепениться станет?

И ничего не оставалось Мышецкому, как ответить:

– Дам!..

О-о, теперь-то они его зажали… Сергей Яковлевич и сам хорошо понимал это. Но с Мелхисидеком вроде бы расчеты были уже покончены.

Он мне – зерно, я ему – Байкуль.

Пора бы уж и Конкордии Ивановне потребовать с него комиссионные сборы!

«Молчит что-то… Верно, обдумывает – чем бы взять? А, может, наоборот, сама хочет дать чего-либо?..»

4

Мышецкий был озадачен: где же люди – умные, зрячие, все понимающие и совсем непричастные к чиновному быдлу? Неужели сенатор Мясоедов был тогда прав, говоря, что таких людей он не встретит в Уренской губернии?

Да, конечно, от Борисяка (совсем не от Кобзева) тянется какая-то незримая ниточка – именно туда, где живет разумно и тревожно, все, что есть ныне лучшего в России. И даже не в цехах Уренского депо – нет, гораздо шире! – залегает уже могучий пласт взрывчатого материала, готового потрясти основы великой империи. Погибнут тогда под развалинами и Паскаль и Конкордия… «А я? Меня тоже завалит обломками?»