На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

– Очень жаль, но вы не уходите, князь, – настоял Столыпин. – Я должен буду еще говорить с вами, и приму вас первым! Буду рад служить вместе и обновлять русского мужика… А чтобы сразу все разложить по полочкам, я сообщаю вам свое кредо: для меня патриотизм – то же, что монархизм. Из него выхожу, на нем стою, и не сойти мне с этой позиции. К черту все великие события! Да здравствует могучая, обильная, сытая и великая Русь! И только так…

Сунув большой палец за отворот сюртука, Столыпин – желтый и согнутый – проследовал за детьми в столовую.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из числа знакомых среди просителей Сергей Яковлевич отыскал только церемониймейстера Воронина, с которым и раскланялся, радостно встревоженный.

– Счастливчик князь, – сказал Воронин, – вы уже наверху, говорят, побывали? А мы вот, старики, внизу топ­чемся…

Было неприятно, что его заподозрили в «искательстве». И он замкнулся в себе и своих мыслях.

А церемониймейстер разговаривал с ротмистром Федоровым.

– Не совсем так, молодой человек, – говорил он. – Знак беспорочной службы носится справа, вот здесь. А если вы имеете Владимира, то поверх муара… Князь, разве вам ­ску­шно?

Мышецкий с трудом подавил нечаянный зевок.

– Я с удовольствием слушаю вас, Александр Александрович.

– То-то же! Ваш Александр Александрович все тонкости знает.

– А ежели Владимир с бантом? – вожделенно спросил Федоров.

– О-о, тогда особая статья! – сразу воодушевился Воронин. – Тогда вы, молодой человек, берете этого Влади­мира…

Из швейцарской, над головами людей, пролетел вопль отчаяния:

– Держите же его – у него борода чужая!

Мышецкий видел, как вошли трое: два молодых офицера и статский.

У одного из них отлипла бутафорская борода. Ротмистр Федоров уже героически ринулся вперед, чтобы перехватать…

Все трое подняли над своими головами портфели.

– Свобода, – сказал один.

– Анархия, – сказал второй.

– И все! – заключил третий.

Портфели упали…

…Было темно, словно наступила ночь. Никто не кричал.

Сергей Яковлевич долго смотрел на Воронина. Церемониймейстер в роскошном золотом мундире стоял в оседающей пыли взрыва как ни в чем не бывало. Стоял неподвижно, словно истукан.

Только не было у него… головы. Покачнулся. Рухнул.

Торчали из потолка балки, сыпалась из столовой Столыпина разбитая посуда: тарелки, супники, ножи и вилки. В волосах князя Мышецкого запуталась длинная вермишель. Спотыкаясь о мертвецов и кашляя от удушья, он выбрался на кры­льцо.

Но крыльца тоже не было – князь спрыгнул прямо на травку.

– Без головы! – закричал Мышецкий, глупо смеясь…

Три портфеля – три бомбы: этого хватило на просителей и на самих убийц. Не хватило только на Столыпина: из проема второго этажа торчала его острая цыганская борода.

– Врачей! – выхрипывал премьер с высоты дома, словно с рушащейся башни. – Зовите же полицию… Наташу убило, Сережа мой умирает… Дети мои… люди!

Сергей Яковлевич дошел до дерева и обнял его, обессиленный.

Волоча по траве обрывки сбруи, к нему подхромала раненая лошадь. С крупа ее свисали клочья обгорелой шкуры. Животное шумно вздохнуло, доверчиво кладя умную голову на плечо человека.

Теплое дыхание лошади упало прямо ему в лицо. И только теперь Мышецкий пришел в себя. Только сейчас все понял – понял, и увидел в окне черную бороду Столыпина, услышал крики умирающих в доме премьера людей.

Лошадь плакала… Текли крупные, чистые слезы.

Тогда заплакал и он, подняв лицо к небу:

– Господи, ныне отпущаеши раба своего… Доколе же?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Был обычный день – день 12 августа 1906 года.

Все так же величаво струила свои воды Нева, по серой ряби реки плыли белые пароходы, откуда-то издалека, из пышных кущей парковых островов, долетала тихая музыка вальса…

До краха Великой Российской Империи оставалось всего одиннадцать лет.

Впрочем, одиннадцать лет – срок немалый.

И можно свершить очень многое за это время – дурного или хорошего…

Из обломков взорванного дома Столыпин пристально глядел на Мышецкого. Петра Аркадьевича очень опасно иметь своим врагом, но зато выгодно быть его другом.

Итак, еще ничего не решено.

ДОПОЛНЕНИЕ

Теперь я, милостивые государи, стою

в стороне, пропускаю мимо себя нестройные ряды идей, мнений, постоянно сбивающиеся с ноги, и всем говорю: «Хорошо!» Но мне уже никто не отвечает: «Рады стараться, ваше превосходительство…» Я кончил.

Иван Горбунов

Валентин Пикуль работал над двухтомным романом «На задворках Великой империи» в начале своего творческого пути. Работал страстно, увлеченно, надеясь со временем продолжить роман и написать третий том, чтобы рассказать о дальнейшей судьбе главных героев.