На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

— Ну и дела! — сказал весело. — А еще дворянин! У вас все такие дворяне в Тамбове? Чем занимаетесь?.. Иконников хвастанул вам, как другу, что свидание с губернаторшей будет иметь, и вы — предали! Узнали, что Борисяк в Запереченске, — вот он, доносец! Место, где скрывается Борисяк, — пожалуйста, вот ваше нижайшее доношение! Как же дальше-то будет, Вадим Аркадьевич? Или прямо вас в корпус его величества жандармов зачислить?

— Дайте сюда, — протянул Ениколопов руку за бумажками.

— Нет, вы так смотрите! Даже бумагу рвали из рецептурных книжек. Видать, здорово торопились. Зажгло вам… Ну? Что? Как? Попался? Теперь-то, брат, ты — м о й, — сочно сказал Дремлюга.

— Верно, — согласился Ениколопов спокойно. — Ты тоже мой, сказал близнец близнецу, мы оба срослись попками! Только одну минутку, господин капитан, и все сомнения сейчас разрешатся…

— Куда-а? — заорал Дремлюга.

— Я же сказал вам: только одну минутку…

Дремлюга остался сидеть на стуле. Душа его ликовала.

— Ну что там возитесь? — крикнул и пересел в кресло хозяина.

— Сейчас… — донесся голос Ениколопова.

Шаги за спиной — и на лицо жандарма легла мокрая тряпка, пропитанная хлороформом. Дремлюга был мужик сильный (много он каши ел!), рванулся из кресла. Но тамбовский дворянин, возросший на сливках, не дал ему сбросить маску — стиснул железно:

— Дышите, капитан… дышите, куманек!

Дремлюга, брыкаясь ногами, почти утонул в продавленном кресле. Один вдох, еще, еще… Не вырваться! Плечи его обмякли, погоны провисли. И душа жандарма погрузилась в благоуханный, но тяжкий сон. Сон, близкий к состоянию смерти…

— Вот так, — сказал Ениколопов, брезгливо отбросив тряпку.

Посмотрел на часы, отметив время: хватит, чтобы продумать обстановку, сложившуюся далеко не в его пользу…

Мышецкий после разговора с Ениколоповым, закончил глубокомысленные размышления о гранях алмаза и тоже глянул на часы.

— Полвторого… Огурцов, — сказал князь, — я отбываю!

— Ежели будут спрашивать вас, что говорить, князь?

— Проедусь… А вы придумайте что-нибудь сами. Дельное!

Мелкий осенний дождь стучался в верх коляски. Дышалось после кабинетного сидежа легко и чисто. Вспомнилось детство: запахи мокнущих осенних садов, печальные ароматы увядания. «Вот и октябрь, — думал князь, уютно покачиваясь, — вот и первая моя уренская осень… Что-то принесет нам зима?»

— Куды заворачивать? — спросил кучер на перекрестке.

— А куда-нибудь, мне все равно… Покатай меня!

Доехали до «кольца» конки. Запаренные лошади мотали головами, струи дождя обтекали мокрые попоны. Впереди рассыпались невеселые домики Петуховки, где селилось мещанство и рабочие. Обжитым теплом веяло от кружевных занавесок, зацветали за изгородями махровые георгины, тяжелые и прекрасные, под струями осени…

Одинокая женщина спрыгнула с вагона конки под дождь, в руке — саквояжик, и он узнал госпожу Корево, которая развернула на ветру бумажку, вчитываясь в адрес и озираясь по сторонам…

— Галина Федоровна, — позвал. — Скажите, куда вам?

— К роженице, князь…

Мышецкий перенял из рук женщины саквояж, прочел адрес на мокром лоскутке бумаги. «Гони», — велел кучеру и пустил бумажку на ветер; торопливо зацокали кони, под навесом возка потеплело…

— Я вам так благодарна, — сказала Корево. — Но не оторвала ли я вас от служебной поездки?

— Сударыня, я совсем не имею маршрута, просто мне надоело сидеть в присутствии. Доблестный мой жандарм обещал зайти, но его нет как нет, и я — свободен! — Он довез акушерку до дома роженицы, сказал, что непременно дождется. — Не спорьте, сударыня… Дождь и ветер! Вы ничем не будете мне обязаны, лишь доставите удовольствие…

Через раскрытое окно он услышал первый писк нового российского подданного. Это было тревожно, и если вдуматься, то даже непонятно, как всякое таинство. Скоро появилась из калитки Корево, бросила в коляску саквояж.

— Я прибыла в самый последний момент, — засмеялась она смущенно. — Здесь, на Петуховке, очень здоровые женщины. Рожают просто в наслаждение. А вот вчера я измучилась…

— Вы устали, — ответил Мышецкий. — Разве вам не надоела эта жизнь — по номерам, по кухмистерским?..

Корево пожала плечом, сказала о другом:

— Борисяк велел кланяться вам, князь. Он отзывался о вас как о честном и добром человеке.

— Благодарю, — растрогался Мышецкий. — Передайте и вы мой поклон ему, когда навестите снова. Я тоже уважаю Савву Кирилловича и хотел бы видеть его на свободе. Вам покажется это смешным, но я ощущаю постоянную нехватку в двух людях: в Борисяке и… и в полковнике Сущеве-Ракусе. Знаете, был тут такой?..

Кучер остановил лошадей на очередном перекрестке:

— Куды теперича, ваше сиятельство?

— Надеюсь, — спросил Мышецкий у Корево, — вы мало придаете значения условностям?

— Не придаю вообще, — ответила женщина.

— Тогда, прошу вас, не откажите пообедать вместе со мною в «Аквариуме». Поверьте: пересуды вас никогда не коснутся, ибо вы, Галина Федоровна, совсем не похожи на всех прочих женщин.

— Отчего же?.. Разве не похожа? Только, ради бога, не надо в «Аквариум», тогда-то меня и коснутся пересуды…