На закат от Мангазеи [СИ]

— Так и мы должны стремиться всегда быть вместе со своим народом.

Варза подсеменил к навесу.

— Вы хотели увидеть то, зачем вас сюда послали, московиты? Так смотрите.

Он резким движением сдернул свисающее покрывало.

Красные блики сверкнули на высоком, в полтора человеческих роста, изваянии. Худой, будто изможденный воин в островерхом шлеме опирался на длинный меч и смотрел на них единственным глазом, в котором плясали багровые искры. Темная медь идола тускло переливалась, тени застревали в рытвинах у меча и искусно сделанных завитушках бороды.

— Вот он, — прошептал Варза. — Бог войны. Бог охоты. Бог богатства. Бог власти. Мейк Священная гора вогулов. Неназываемый самоедов. Зырянский Омэль. Зверь-из-Леса. Летун. Шептун. Хозяин Льда. У него десятки имен от десятков народов, но уже никто не знает, как его звали изначально. Те из московитов, кто его видел, потом рассказывали легенду о Золотой Бабе.

— Почему золотой? — спросил воевода. — Он же деревянный.

У Макарина поплыло перед глазами, будто реальность ускользала, менялась от ряби в воздухе.

— Потому что это не один бог, — ответил Варза. — С каждой стороны он разный. Ты видишь деревянное чудище из леса. А твой друг дьяк видит медного воина с мечом. А если бы ты заглянул с другой стороны, то увидел бы золотую богиню богатства и плодородия с ребенком в чреве. Или покрытую узорами каменную плиту. Дерево, медь, золото, камень. Основные материалы моих предков. Четыре стороны света, четыре главных бога. Дерево — это лес, реки, море, жизнь. Медь — оружие, война. Камень — города, крепкая власть. А золото — это всегда золото. Впрочем, навряд ли московиты видели именно эту золотую богиню. Этот идол столетиями стоял здесь, в пещере. Пока самоедские колдуны не выволокли его на свет божий. Наверняка были и другие.

Варза подошел к идолу вплотную, приподнялся, вставил круглый камень в пустую глазницу. Лицо изваяния будто ожило. Огни в глазах засверкали ярче.

— Говорят, эти звезды когда-то упали с неба. Вместе. И с тех пор, если их разлучат, они показывают путь друг к другу. Ночью красными огнями, днем зелеными.

Он попятился назад, любуясь истуканом.

— Теперь ты все видишь, бог войны. Готово ли твое воинство?

Макарин похолодел, когда услышал в ответ глухое скрежетание, будто медные губы, скрытые завитками медной бороды, пытались что-то сказать.

Варза шагнул в темноту пещеры и поднял над головой руки.

— Готово ли воинство? — крикнул он во мрак, и гулкое эхо разнесло его слова по далеким галереям.

Вспыхнули с новой силой костры за спиной, на мгновение отогнали подземную тьму, и тогда Макарин увидел далеко в глубине под каменными сводами призрачные фигуры с горящими белыми глазами. Сверкала чешуя доспехов, и плыли над островерхими шлемами льдистые наконечники копий.

Пламя за спиной опало, и пещеру снова затопила тьма.

Варза глянул назад торжествующе.

— Скоро погибнут все, кто топчет нашу землю, — он указал на идола. — Мне нужна другая сторона.

Макарин почувствовал, как его несет к истукану. Ноги шагали сами по себе, точно не принадлежали больше ему.

— Да что это такое… — шептал плетущийся рядом Шубин.

Их руки взялись за холодные бока идола, развернули. Он казался легким, будто внутри была только пустота. Теперь на свету была плоская плита из зеленоватого камня, испещренная глубоко вырезанными знаками. Темные потеки обильно покрывали плиту, и Макарин быстро догадался, что это давно засохшая кровь.

— Отойти, — приказал Варза, и ноги отнесли их обратно.

Он снова раскрыл книгу, и стал вчитываться, хмурясь и шевеля губами.

— «И пусть кровь потомка оросит мать народа», — прошептал он. — Я так долго ждал этого момента, и теперь не уверен, что все знаю. Эта вульгарная немецкая латынь может трактоваться по-разному. Дьяк, ты ведь знаешь латынь?

— Плохо, — ответил Макарин, хотя совсем не хотел ничего говорить.

Варза сунул ему под нос раскрытую книгу.

— Переведи нижнюю фразу.

Макарин рассматривал плотные бумажные листы с поблекшими буквами и пытался совладать с собой, закрыть рот, стиснуть зубы, ничего не говорить.

— Здесь написано «Пусть кровь потомка прольется на мать, и тогда народ проснется.»

Варза улыбнулся, показав сквозь белую бороду почерневшие зубы.

— Значит я понял все правильно. Шубин! Привяжи Иринью к идолу.

— Нет… — прохрипел Шубин, и шагнул к Иринье.

— Все народы, топчущие нашу землю, принесли жертву, — сказал Варза. — Осталась только одна, главная. Жертву должен принести сам народ.

— Значит, вот для чего ты ее ждал? — тихо спросил Макарин. — Чтобы зарезать ради собственных фантазий и твоих давно сдохших богов? Авраамом себя возомнил?

Варза не ответил, глядя, как Шубин обматывает веревкой стоящую у плиты Иринью.

— Веревкой-то зачем? — спросил Макарин. — Она же все равно никуда отойти не сможет.

— Это ритуал, дьяк. Здесь все надо делать точно.

Он услал Шубина в сторону и шагнул к дочери.

— Нет, Варза! — прокричал Шубин.

— Заткнись, Плехан, — приказал старик, и тот резко замолчал. — Это ритуал. Для его завершения нужна кровь потомка.

Варза поднял длинный костяной нож, поднес к глазам, любуясь искусной резьбой на лезвии.