На закат от Мангазеи [СИ]

— Немец. Вроде с самого дальнего закатного края неметчины. Старики наши холмогорские таких немцев галанцами величают. Их немцев-то много, все разные, знаешь небось. Отец его с Индиями торговал, богатый, говорит, очень. Дом каменный, да не один. А у Хоэра с торговлей не задалось. Не его это, разговаривать и деньги считать. Что ему нужно, он и так возьмет, бесплатно. Вот он и пошел туда, где ему по сердцу. Сперва у себя на неметчине воевал. Потом к ляхам подался, с турками да татарами. Потом его наши казаки в полон взяли, так и прижился. Сперва у них. Потом долго по рязанщине хаживал, пока к каким-то купцам тобольским в охрану не нанялся. Так и сюда попал. А что здесь делал — так все то же, что и все. Охотой промышлял, караваны охранял. Лет двадцать, говорит, на родной неметчине уж не был и ни с одним немцем не разговаривал. Правда это или нет, не знаю, сам решай. А ежели ты намекаешь на то, может ли он продать немцам путь в заповедную Мангазею, если до них доберется, то — может. Он все может.

— Видела у него карты мангазейские и сибирские? Может рисовал их, сведения о местах у охотников собирал?

— Этого не знаю. Но рисовать он точно не умеет, — Иринья засмеялась, вспомнив что-то. — Да не его это все. Вот прийти с оравой, огнем и железом всех попалить, добро забрать, девок за волосы в обоз затащить, вот это его. А вынюхивать, сведения собирать, втихую сидеть, это нет, не способен он на такое. Помрет с тоски.

— Одно другому не мешает, — пробормотал Макарин, мысленно уже делая заметки в своей походной книжице. — По твоим словам выходит, что он вполне мог устроить нападение на караван твоего отца. Собрать ораву, заранее подговорить на бунт в удобном месте.

Иринья нахмурилась.

— Мог-то мог. Но навряд ли это сделал. Не было у него в караване оравы. Отец сам всех людей подбирал, ни одного хорушкинова дружка с собой не взял, одни чужаки. По паре отставных стрельцов да казаков, дружинники вогульского князька, самоеды, юграки, остяки. Даже один какой-то разукрашенный дикарь аж с Енисейского устья, я таких никогда не видела. Пестрый караван был. Помню, Хорушка с отцом из-за этого часто ругались. Как можно идти в путь с охраной, где никто друг друга не знает и никогда вместе не работал? Ненадежная это охрана, слабая. Хорушка убеждал отца хоть костяк с собой взять, нескольких людей, которым доверять мог. Но отец кремень, если ему что втемяшилось — никто не сдвинет. Так и ушли.

— С чего у отца такие странности? Всегда таким был?

— Всегда… Хотя в этот раз особенно. Небось про груз-то проклятый уже слышал?

— А ты его видела, груз-то?

— Какое там… Ящик видела, большой. А сам груз, говорили, даже папаня не видел.

— Это как?

— А так. Говорили, будто ему этот ящик передал кто, с наказом не вскрывать и доставить до места в целости и сохранности. Но это может и слухи были. Вокруг этого ящика много слухов ходило. Некоторые папаня сам велел распускать, чтобы народ подальше держался.

— Это насчет пропажи детей?

— Да не. Это насчет того, что ящик испускает газы и люди вокруг него мрут как мухи. А насчет детей так это не совсем слухи. Одно дитё тогда точно пропало. Хотя может и не из-за ящика. Может его дикари на мясо пустили, такое у них бывает.

— Самоеды действительно людоедством промышляют?

Иринья рассмеялась:

— Это ты лучше вон у Хадри спроси. Самоеды разные. Это только мы их в одну кучу сваливаем. А у них различий между собой больше, чем у нас с немцами.

— Ясно. А кто ящик этот твоему отцу передал? И куда надо было его доставить?

— Вот этого не знаю. Об этом даже слухов не было. Знаю только, что в последнее время папаня частенько в стойбищах самоедских пропадал. И не только самоедских. Раз обмолвился, что даже до ярганов добрался. Может там и ящик этот прихватил. Да и сами самоеды к нему захаживали. Двоих я точно видела. Но папаня насчет дел всегда был скрытным. А в этот раз по части скрытности сам себя превзошел. Караван стал за городом собирать, трясся над этим ящиком, как над иконой какой, шатер свой разбил невдалеке, чтоб глаз не спускать. Меня подальше услал, хотя я рядом с ним сызмальства находилась. В этот раз мы даже на разных кочах шли. Он на головном со своим ящиком. А мы с Хорушкой на последнем. Изменил папаню ящик этот, что уж говорить. Может и правду тогда болтали, что проклятый он… Однажды папаня меня с этим ящиком сильно испугал. Как-то подозвал к себе, велел руку вытянуть, да и полоснул ножом по ладони. Я заорала, а он — хвать запястье, подтащил меня к ящику, сунул мою руку внутрь, там еще отверстие было вырублено, незакрытое. Поелозил там моей же ладонью.

— И что ты почувствовала там внутри?