На закат от Мангазеи

И Макарин отвернулся, и шагнул к высокой двери, роскошной, с орнаментами, медными вставками и глазурованной ручкой. Половицы скрипели под ногами, сердце билось учащенно, как всегда бывает перед дальней дорогой, и лился из-за спины солнечный яркий италийский свет. А потом свет померк, и скрип половиц превратился в монотонную, но уже еле слышную песню, и чьи-то крепкие пальцы схватили его за предплечье.

— Ты куда, дьяк, — Шубин снова дернул его за руку. — Очнись. Уже во сне ходишь, как умалишенный.

Макарин огляделся.

Он стоял на полпути к приоткрытой дощатой двери. Очаг угасал, и угасала песня самоеда Хадри. Колдун молча сидел на своем помосте, положив на колени бубен, гладил дрожащими пальцами туго натянутую кожу и тяжело дышал. Над ним стояла, выпрямившись, Иринья.

— Ну, как успехи в гостях у мертвых? — натужно хмыкнул Макарин. — Удалось чего узнать? Меня эти ваши потусторонние дороги выкинули в самом начале.

Иринья не отвечала. Она не отрываясь смотрела куда-то за спину Макарину, и пот стекал по ее вискам.

— Немец, — сдавленно произнес Шубин.

Макарин обернулся.

Немца не было.

Скрипнула от ветра дверь.

Грохнул выстрел, и зазвенели в избе разом все подвески и бубенцы.

— Ах ты, семя сучье! — заорал снаружи воевода.

Макарин бросился к двери.

Уже светало, холодный воздух был прозрачен, и верхушки деревьев розовели в блеклом небе. Воевода стоял у края помоста, широко расставив ноги, и держал самопал обеими руками. Саженях в двадцати, там, где лесистый берег ближе всего подходил к остаткам капища, тряслись кусты. Кокарев вновь спустил курок и содрогнулся от отдачи. Грохот выстрела разнесся над озером.

— Вот, дьявол, — повернулся он к Макарину. — Ушел, подлец. Даже и не думал, что нужно дверь сторожить. Вы-то куда глядели, простофили?

— Оружие все на месте? — спросил Макарин.

Воевода хмыкнул.

— Конечно. Его-то я и сторожил. Думал, что с берега кто подплывет. А тут… Будем надеяться, что тварь сдохнет в лесу с голоду. Или окочурится от страха.

— Я бы на это не рассчитывал, — тихо сказал Шубин, наблюдая за лесом. — Теперь нам надо быть вдвойне внимательнее. Не думаю, что Хоэр просто сбежит и про нас забудет. Не знал, что на нем быстрее, чем на собаке, всё заживает. Даже подрезанный и с переломанными костями он опаснее любого зверя.

Шубин поднял голову вверх, рассматривая низкое небо.

— А вот это совсем некстати, — прошептал он, мрачнея.

С неба падали снежинки. Сперва редкие, маленькие, они легко кружились в безветренном воздухе, цеплялись за волосы и одежду и быстро исчезали на досках помоста. Потом их стало больше.

— Первый снег, — сказала Иринья, прислонясь к дверному косяку. — Зима началась.

Глава 24

Весь день они пробирались по заросшим протокам, перетаскивая лодку из одной узкой реки в другую, минуя озера и болота, огибая по широкой дуге Чернолесье. И весь день шел снег. Сизые тучи нависали над верхушками заснеженных сосен, промозглый холод пробирал до костей так, что приходилось по очереди греться у раскаленной чугунной печки, которую Шубин установил по центру лодки, рядом с мачтой. Ближе к вечеру снегопад кончился и, наконец выглянуло неяркое солнце.

— Опять зима быстрая да ранняя, — сказал Шубин, растирая руки. — Еще листопада, считай, не было, а уж снег валит. Десять лет одно и то же каждый год повторяется, а все не привыкну. Раньше в здешних местах зима наваливалась медленно, нерасторопно. Давала время подготовиться. А теперь и лето короткое, и зима долгая да суровая. А весны да осени вообще нет.

— Это везде так, не только здесь. Даже в иноземных странах, — сказал Макарин. — Зимы все холоднее, летом слякоть, а иногда и заморозки урожай побивают. Что-то изменилось в небесных сферах.

— В этот год что-то совсем уж рано, — сказал Шубин.

— Бог за грехи наказывает, — буркнул воевода. — Нечего было с колдуном связываться. Как окунулись в ворожейство, так вам боженька небо за шиворот и опрокинул. Ладно бы еще польза была. Но ведь и не узнали толком ничего. Вы как хотите, а я до разбойной крепости и своих казачков доберусь, тут же их в ряд построю и прямой дорогой до Мангазеи подамся.

— Там твоя служба, воевода, — сказал Макарин. — Ты обязан это сделать.

— Да, — Кокарев задумался. — А твоя служба, дьяк, сидеть в приказе да бумаги перебирать. И какого лешего ты в пустоши сбежал? Служек не нашел? Так я б тебе уступил парочку.

— Привык все делать самостоятельно.

Воевода вздохнул.

— Да, такой недуг мне известен. Сам болею. Если что важное один могу сделать — один и сделаю. Плохие мы с тобой начальники, дьяк.

— Время такое. Никому веры нет.

Иринья сидела на носу лодки, закутавшись в ворох шкур и накидок. С последней стоянки она не сказала ни единого слова, только вздрагивала, когда с берега доносился треск веток и шорох листьев, будто пробирался там кто, то ли человек, то ли зверь, то ли чудище. Шубин пару раз подсаживался к ней, бросив весла, пытался говорить, но девка продолжала сидеть, молча и неподвижно, втянув голову в плечи и уткнув нос в меховой воротник.