На Западном фронте. Бес перемен

Боснийским сербам никто не помогал. Россия была занята своими делами и пыталась дружить с Америкой. Милошевич тоже не хотел осложнений с Западом и отвернулся от боснийских сербов. Возможно, президент Югославии, сократившейся к тому времени до границ Сербии и Черногории, испытывал к их лидеру, профессору Радовану Караджичу, нечто похожее на ревность, но факт остается фактом - югославская армия в конфликт не вмешивалась. Пожалел ли о своих ошибках и неприязни к Караджичу, мешавшей принимать трезвые решения, попавший в гаагскую тюрьму Слободан Милошевич? Не сомневаюсь. Тысячи сербских патриотов, среди которых было много кадровых офицеров югославской армии, переходили полупрозрачную югославо-боснийскую границу и вливались в ряды вооруженного сопротивления. Особым уважением среди сербских бойцов пользовались добровольцы из интернационального православного отряда. В его составе я познакомился с ребятами из Болгарии и Греции и даже с двумя американцами, крещенными в православную веру. Костяк отряда составляли «царские волки» - добровольцы из России. Они ходили в разведку, первыми шли в атаку, увлекая за собой сербские дружины. В мусульмано-хорватской армии на русских добровольцев была объявлена настоящая охота, но после столкновения в открытом бою «псов войны» с «царскими волками» пыл «псов» остывал. Мне не известны случаи попадания «волков» в плен к врагу. Я думаю, таких случаев не было.

В 94-м во время боев под Ново-Сараево я неожиданно встретил своего знакомца со времен Приднестровской войны. Это был рослый черноморский казак. На Украине он оставил семью и уехал воевать за славянское дело в Югославию. Воевал больше года. Схоронил несколько товарищей.

Через два года, когда сербам придется навсегда покинуть Сараево, они заберут с собой гробы своих павших боевых друзей. Ни одной сербской косточки не останется на глумление врагу! Не останется на территории мусульмано -хорватской федерации и русских могил. Все павшие в бою «царские волки» будут перезахоронены под Баня-Лукой, куда сербы перенесут столицу Республики Сербской.

То, как сербы относятся к своим мертвым, не идет ни в какое сравнение с тем, что сделали мы, русские, со своими убитыми и ранеными, оставляя их на полях сражений в Чечне; с тем, как поступила наша власть с русскими жителями Грозного, «отутюженного» российской авиацией; с тем, как поступали наши бюрократы с русскими беженцами, в рубище, с голодными детьми на руках вырвавшимися из кошмара чеченской войны. Сербы - дружный и цельный народ, веками помнящий и добро, и зло. И сейчас, оставленные Россией и всем миром, потерявшие половину территории и массу народа, они не сломлены. Они по-прежнему помнят, кто их враг и кто им помогал в самые трудные дни борьбы за честь и национальную независимость.

Во время боснийской войны мне довелось не раз бывать на «передке» обороны сербской гвардии. В этих поездках меня часто сопровождали мой белградский друг Олег Голубович, представитель КРО в Югославии Константин Бусыгин (мой соратник и будущий глава города Байконура) и чекист Михаил Нуждинов. Однажды в коридоре длинного перехода между мусульманской и сербской частями Сараево, напоминавшем строительный забор, замешкалась пожилая женщина. Она тащила на себе увесистые пожитки и выдохлась под их тяжестью. Для снайперов, которые в те дни безраздельно хозяйничали в домах с зияющими дырами вместо окон, женщина была увлекательной мишенью. Спасаясь от стрелков, одурманенных кровью жертв, жители города натягивали посередине улиц веревки или проволоку и набрасывали на них одеяла, простыни, старые ковры - все, что могло ухудшить обзор снайперов и скрыть от них передвижения людей.

Я побежал по коридору навстречу несчастной женщине. Подхватив старуху с нехитрым ее скарбом, прикрываясь сгоревшими машинами, брошенными на дороге, я добрался до брони французского бронетранспортера, раскрашенного в бело-голубые цвета миротворцев. Сами миротворцы наблюдали за этой картиной с любопытством, но с места не сдвинулись, чтобы как-то нам помочь. Женщина оказалась сараевской мусульманкой, зачем-то направлявшейся в сербский сектор города. При этом старший сербский офицер на позиции устроил мне настоящий разнос, поскольку ему здорово попало бы от начальства, если бы меня подстрелили. Я, кстати, его очень хорошо понимаю: бравада на войне ни к чему хорошему не приведет. Но, с другой стороны, я не мог бы спокойно наблюдать за тем, как снайперы устроят игру в поддавки с этой пожилой и абсолютно беззащитной женщиной. Ну, остался бы я в укрытии, а ее бы подстрелили, что, лучше бы я себя потом чувствовал, зная, что мог ей помочь, но не помог? Здесь, на войне, каждый должен сам решать, стоит ли подставлять в той или иной ситуации голову под пулю или лучше сберечь ее для следующей пули. Так или иначе, женщина была жива, и только это тогда имело значение.