На Западном фронте. Бес перемен

Я намеренно говорил вполголоса. Время от времени собеседник наклонялся в мою сторону, чтобы разобрать смысл сказанного - так я заставлял его слушать и запоминать мои слова. В конце разговора «президент» клятвенно пообещал мне «сделать все возможное», чтобы прекратить травлю русских, вступить в контакт с руководством Русской общины, по просьбе которой я с ним и встречался, выслушать и выполнить требования русских грозненцев, желавших как можно скорее покинуть пределы Чечни. Я понимал цену его словам, но все -таки видел, что Яндарбиев попытается что-то из сказанного сделать.

По дороге в аэропорт я попросил остановить машину у разбитой православной церкви. На развалинах храма безмолвно сидели три пожилые русские женщины. Сцена напоминала эпизод из фильма «Белое солнце пустыни» с тремя стариками на ящиках динамита. Только в реальной жизни эта сцена выглядела трагично. У сожженного алтаря копошился священник, очищая от кирпичной крошки и пыли лежавшие средь битого камня уцелевшие иконы. Они были прострелены автоматными очередями. Батюшка рассказал, что русских в городе осталось еще достаточно много, но все они в крайне подавленном состоянии оттого, что уходит русская армия. Никто не знает, как выбраться из Чечни, куда ехать. Некоторые русские не могут оставить своих больных родных и близких. После вывода войск все русские Грозного были обречены.

Во время нашей беседы с развороченного церковного котла неожиданно сорвалась стоявшая на нем пустая жестяная бочка. Она с гулким грохотом упала и подкатилась к нашим ногам. Ни сидевшие рядом пожилые женщины, ни тощие кошки, спавшие у них на коленях, даже не вздрогнули. Люди и животные в Грозном настолько привыкли к взрывам, оружейным залпам и стрельбе, что перестали обращать на них всякое внимание.

В аэропорту «Северный» нас уже ждал «Ми-8». Я обратил внимание на двух солдат, то ли бурятов, то ли калмыков по национальности, которые укладывали в вертолет свои вещмешки и ящики с патронами. Мы тоже забросили в него дорожные сумки и уже собирались занять места, как вдруг ко мне подбежал посыльный и передал просьбу командования задержаться. Вслед за сержантом мы поднялись на третий этаж служебного помещения аэровокзала, где находился временный штаб. Там нас ожидали несколько старших офицеров, два генерала и кипящий чайник. Военные попросили поделиться впечатлениями о поездке в горные районы Чечни. Я подробно доложил обстановку. Один из генералов, заинтересовавшись моим рассказом про встречу с Хаттабом, захотел уточнить детали и распорядился выгрузить наши вещи из вертолета. «Восьмерка», на которой мы собирались в Моздок, вернулась на базу в Ханкалу.

Проговорив часа полтора с военным командованием, мы погрузились в «корову» - так в армии называют огромный вертолет «Ми-26». В нем на полу вповалку сидели и лежали бойцы армейского спецназа. Война для них закончилась, и они летели в Моздок. В еще один рядом стоявший «Ми-26» грузили носилки с телами погибших солдат, завернутыми в сверкающую на солнце перламутровую пленку.

- Кто это? - спросил я у молоденького лейтенанта ВДВ.

- Наши.

- Так война же закончилась?

- Это она у твоего Лебедя закончилась, - мрачно процедил лейтенант.

За весь полет до осетинского Моздока никто не проронил ни слова. В такой же тишине прошел и полет из Моздока до подмосковного Чкаловского. Поздно вечером, вернувшись в Москву, я увидел в теленовостях сообщение о сгоревшем под Грозным «Ми-8» и узнал на носилках раненного солдата. Это был один из «бурятов», собиравшихся лететь с нами. Вертолет, с которого сняли наши вещи, был сбит боевиками. Сбит, несмотря на хасавюртовский «мир». Так завершилась моя первая поездка в Чечню. С ней закончилась и моя дружба с бывшим командующим 14-й армией, бывшим заместителем председателя Конгресса русских общин, бывшим кандидатом в президенты России Александром Ивановичем Лебедем.

Из Заявления Съезда КРО от 2 марта 1997 года: