На Западном фронте. Бес перемен

Нас провели к военному коменданту. Он очень тепло принял нас, напоил чаем и предложил ночлег. Оставаться до утра мы отказались, резонно полагая, что ночью будет легче вырваться из осажденного боевиками города. У первого блокпоста на выезде из аэропорта нашу группу уже ждали три «жигуленка» с сопровождавшими чеченцами. Я называл их «гидами». Это были мрачные с виду боевики, хорошие солдаты и охранники, родом из горного Веденского района Чечни. Они приходились ближайшими родственниками моему знакомому чеченцу, с которым мы поддерживали приятельские отношения еще со студенческой скамьи. Борзали (так звали моего приятеля) вызвался мне помочь в организации нашей «инспекционной поездки» по мятежной республике и обеспечивал своим тайпом (родовым кланом) сопровождение и охрану. В сложившейся на сентябрь 1996 года обстановке в Чечне его словам я верил больше, чем гарантиям безопасности от российского военного командования, которое было занято в соответствии с Хасавюртовским договором выводом из мятежной республики оставшихся российских воинских частей.

«Гиды» через охрану комендатуры передали нам записку, в которой просили нас поторопиться, ни в коем случае не оставаться на территории части, а, воспользовавшись опустившейся на разбитый город ночью, немедленно покинуть окрестности Грозного. Несмотря на возражения коменданта, предлагавшего выделить нам технику и вооруженную охрану, я решил довериться Борзали и его людям и тихо уехать, не привлекая к себе лишнего внимания. Опыт приднестровской и боснийской войн подсказывал, что местные люди лучше знают обстановку, и если ты имеешь основания им доверять, то доверяй и не сомневайся.

На крайнем блокпосту, у самой черты города, дорогу нам преградил совсем юный солдат. Оставленный здесь своими старшими командирами в укрытии, сложенном из бетонных блоков, один на один с кромешной ночной темнотой, скрывающей кровожадных хищников, парень не терял присутствия духа и вел себя так, как подобает настоящему воину. «Вы, когда обратно поедете, мигните мне фарами четыре раза, не то я стрелять буду», - он сказал это тихо и твердо, и я понял, что этот с виду салага поступит в точном соответствии со своими словами. Вот такими вчерашними школьниками и воевала Россия в Чечне с матерыми бандитами и иностранными наемниками. Воевала и в конечном счете победила.

Мы пересекли безлюдные, плохо просматриваемые ночью из окна автомобиля развалины центра Грозного и вскоре выехали на проселочную дорогу. Она привела нас в селение Чечен-аул. Там, накоротке перекусив, мы легли спать. Мне предложили диван в гостиной. Два «гида», не раздеваясь, устроились тут же на ковре с автоматами.

Утром я вышел на крыльцо сделать зарядку. Хозяин дома, пожилой чеченец, махнув рукой, показал мне возвышенность, откуда во время Кавказской войны его село обстреливали пушки царского генерала Ермолова. Говорил бесстрастно, как-то отстраненно, не демонстрируя ни страха, ни уважения к памяти грозного врага его предков.

Весь следующий день мы провели в переговорах в Шали и Новых Атагах. Повсюду я интересовался наличием пленных, пытался уточнить их число и места, где они удерживаются, но все, с кем я разговаривал, воспринимали мои слова крайне настороженно, порой даже враждебно. Я понял, что так у меня ничего не выйдет, надо искать иной подход.

Во второй половине дня на встречу к нам пожаловал Мовлади Удугов -«местный Геббельс». Его сопровождал некто Иса, который был представлен в качестве «профессора и главного идеолога» ичкерийского режима. «Шайтанов» сразу потянуло на философию. Они изложили свои взгляды на ислам, войну и перспективы отношений кавказцев с русскими и Россией. Мовлади Удугов упорно повторял тезис о том, что сами лидеры Ичкерии были удивлены массовым предательством со стороны российских высокопоставленных чиновников, которые за денежное вознаграждение передавали мятежникам ценную информацию и оружие. Я попросил представить доказательства, но Удугов сделал вид, что не расслышал вопрос.

Я уже приводил факты того, что предательство со стороны высшего военного командования действительно имело место. Именно российские генералы вооружили ичкерийцев, а гайдаровское правительство снабдило деньгами. Что касается армии, то войска сражались самоотверженно, и подобное вранье ичкерийцев я расценил как вражескую пропаганду, целью которой была дискредитация нашего офицерского корпуса и его последующая деморализация. Зато эта ложь находила сочувствие и поддержку у наших либералов. Она подхватывалась, смаковалась и тиражировалась московской прессой.

Встреча закончилась перепалкой Исы с моим помощником Юрой Майским. «Профессор» недовольно махнул рукой и встал из-за стола. На прощание Удугов как бы мимоходом обронил, что он «удивлен, как в окружении генерала Лебедя, к которому в руководстве Ичкерии относятся с большим уважением, мог оказаться человек с такими взглядами».