На заре

— Господь ведает, — ответили вразнобой монашки. — Никто ничего не знает.

— А игуменья Иоанна где? — спросила Батракова.

— Она ночью скончалась, — прослезилась мать Сергия. — Должно быть, от разрыва сердца.

— А где Захарыч? — поинтересовался Левицкий.

— Его тоже нет, — ответила мать Сергия, вытирая слезы. — Он еще с вечера как в воду канул.

— Повздорил он намедни с матерью игуменьей, — добавила из угла сухая монахиня. — Вот и ушел. Обидела она его ни за что ни про что.

* * *

Кубань облетела весть о попытке бандитов сорвать судебный процесс в Армавире. В газете сообщалось:

22 августа, в 7 часов 50 минут вечера, в переполненном зале судебного заседания внезапно погас свет.

Комендант суда предложил находящимся в зале судебного заседания сохранять порядок и не двигаться.

В ответ в задних рядах публики раздались револьверные выстрелы, направленные на сцену, где заседал суд, а также в конвой и в взволнованную толпу.

Охранявший обвиняемых конвой, в целях предотвращения побега важных преступников, сделал предупреждающие выстрелы из винтовок.

Свет отсутствовал 3 минуты, и к моменту включения его оказались ранеными красноармеец из конвоя, милиционер и член коллегии защитников.

Из обвиняемых 3 убито и 7 ранено.

Показаниями как самих подсудимых, так и присутствующей публики подтверждается, что первые выстрелы раздались с балконов театра и из задних рядов партера.

Это также подтверждено револьверными ранениями в спину милиционера и конвойного красноармейца. Предварительное следствие установило явно провокационный характер стрельбы, направленной на срыв судебного заседания, убийство членов суда и освобождение арестованных.

* * *

День был солнечный, жаркий. У двора Левицких собралась толпа станичников. Подъехала линейка. На ней сидели Лаврентий с сыном и невесткой. С подножки соскочил Виктор, открыл ворота, и линейка въехала во двор. Толя бросился к матери, закричал:

— Мамочка, родненькая!

И вдруг громко заплакал. Соня взяла его на руки и, прижав к груди, чмокнула в щечку. Он обвил руками ее шею и стал целовать.

Лаврентий бросил вожжи на линейку и вместе с Виктором принялся выпрягать лошадей.

Галина взяла Соню под руку, сказала:

— А ты знаешь, что Успенская пустынь сгорела?

— Батя рассказывали, — ответила Соня.

— Грешат на Мирона, но толком никто ничего не знает.

— На Захарыча? — удивилась Соня. — Что-то не верится. Он ведь хороший человек!

— Оттого, что хороший, и не выдержал, не стерпел.

Виктор привязал Ратника к корыту, ласково потрепал по холке, с грустью проговорил:

— Ну, дружок, придется нам расстаться навсегда.

Конь положил голову ему на плечо, притих. Виктор приготовил в корыте мешку, посыпал ее обильно отрубями.

— Ешь, боевой друг, поправляйся, — он погладил Ратника по шее и вышел из конюшни.

Мироновна пригласила родственников и сватов в хату, но тут вбежал во двор Гришатка Ропот, подал Лаврентию газету. В ней сообщался приговор суда.

— Читай, сынок, послушаем, — сказал Лаврентий.

Большинство белогвардейских лазутчиков, переброшенных Улагаем из-за границы на Кубань, и главарей банд было приговорено к расстрелу, остальные к различным срокам тюремного заключения.

Демьяшкевич получила пять лет тюрьмы, но ввиду ее несовершеннолетия и чистосердечного признания суд решил войти с ходатайством в ЦИК о ее освобождении.

Внимательно выслушав список приговоренных и меры наказания в отношении каждого, Лаврентий сказал:

— Так им и треба, собакам!

— А что с Рябоконем? — поинтересовался Норкин. — Я слыхал, что он якобы арестован.

— Да, — подтвердил Виктор. — Его недавно отправили в Москву по требованию Дзержинского.

— Ну, а Жукова почему до сих пор не судят? — спросил Ропот.

— Он в домзаке умер, — ответил Виктор, — то ли от болезни, то ли от страха перед возмездием.

Ропот поскреб багровый рубец на шее и, облегченно вздохнув, промолвил:

— Словом, конец черному воронью. Теперь на Кубани наступит мирная жизнь. Вот.

* * *