На заре

В этот момент пришел в себя Киселев, подумал: «Где я?» Потом услышал выстрелы, говор и вспомнил, что с ним произошло. Увидел, что лежит во дворе. Рядом с ним Погорелов, Иванов…

Самовар закипел. Бандиты уселись за стол, напились чаю. Ограбив ближайших соседей Погорелова, они покинули хутор Лебеди и ушли в плавни.

Киселев слышал лай собак, провожавших банду до камышей, и, когда наступила тишина, начал развязывать бечеву. Наконец ему удалось снять петлю с шеи. Очнулись еще двое: Иванов и Моренко. Остальные погибли.

* * *

Весть о расправе над землеустроительной комиссией в Лебедях облетела все Приазовье. Жебрак прибыл с оперативной группой на место происшествия, составил акты о погибших Погорелове, Зайцеве и Бирюке. Вскоре туда же приехал и Селиашвили. Он доложил Жебраку, что в Гривенской Дудник добровольно сдался Демусу в плен.

Опергруппа на трех автомашинах направилась в Гривенскую.

Через полчаса грузовики въехали в кривую улицу и, прыгая на ухабах, проследовали по площади, остановились у церковной ограды. В станичном Совете Жебрака встретили Демус и председатель Совета Андрияш.

— Надо срочно вызвать сюда Дудника и Загуби-Батько, — сказал Жебрак. — У меня есть разговор к ним.

И Загуби-Батько, и Дудник явились в Совет без промедления.

Жебрак спросил их:

— Поможете нам поймать Рябоконя?

Дудник и Загуби-Батько переглянулись.

— Попытаться можно, — ответил Загуби-Батько и снова взглянул на Дудника. — Как, по-твоему, Пантелей?

— Хитрючий он, — заметил тот. — Взять его не так просто.

— А вы знаете, где он сейчас находится? — спросил Селиашвили.

— Да где же? — дернул плечом Дудник. — Мабуть, на Круглом лимане…

XXXV

Солнце было уже на закате. Над лиманом Орешин не смолкало густое лягушачье кваканье, носились тучи комаров. У шалаша на чаканке[934] дремал Рябоконь. Его шалаш стоял особняком от других. Вокруг камыши с многочисленными лазами.

Невдалеке послышались глухие шаги и шорох сухой болотной травы. Рябоконь открыл глаза, поглядел на тропу, увидел Ковалева.

— Ну, принес? — спросил его Рябоконь, приподнявшись на локте.

— Нет, не принес, Василий Федорович, — ответил Ковалев и присел на край чаканки. — Не смог достать.

— Жаль… — буркнул Рябоконь. — Хотелось узнать, что там в Армавире, на суде.

— Завтра постараюсь достать газету, — пообещал Ковалев, вставая.

Рябоконь сказал:

— Ну, добре, иди отдыхать, а как стемнеет, еще раз проверь сигнальные обрезы.

Ковалев закурил цигарку, ушел к себе в шалаш. Рябоконь снова лег на спину, задумался. В голову лезли Думы о Дуднике, сдавшемся Советской власти, о том, что в отряде осталось совсем мало людей. От этих мыслей мрачно было на душе. Он уже боялся доверять кому-нибудь. Примеру Дудника могли последовать другие, и тогда придется ему остаться в страшном одиночестве, как загнанному волку. Постепенно мысли начали путаться, и он заснул, тихонько захрапев. Но тут же вздрогнул от внезапно привидевшегося кошмара, широко раскрыл глаза.

Перед ним стояли с наганами в руках Загуби-Батько и Дудник. Рябоконь не сразу понял, в чем дело, подумал, что это продолжение кошмарного сна, затем, осознав вдруг, что это явь, быстро сунул руку под подушку. Загуби-Батько двумя выстрелами ранил ему обе руки.

Чоновцы рассыпались по лазам, но в куренях, находившихся поблизости, уже никого не было.

Пришли Жебрак и Селиашвили. Загуби-Батько и Дудник перевязали Рябоконю простреленные руки.

— Ну, вот и пойман неуловимый! — бросил Селиашвили.

Рябоконь презрительно усмехнулся:

— Дружки выдали! Сегодня меня предали, а завтра, в случае чего, и вас предадут.

В шалашах произвели обыск. Рябоконя отправили в Славянскую.

Жители станицы высыпали на улицу, по которой вели Рябоконя. Одни выражали радость, другие молча глядели на него со скорбью и сожалением.

На пристани, около пакгауза, забитого мешками, толпились грузчики, рыбаки. Они бойко о чем-то спорили, размахивали руками. Из конторы вышел полный мужчина в очках с газетой в руке, сел на пустом ящике в кругу собравшихся и хотел уже начать чтение, но тут кто-то сказал:

— Смотрите, Рябоконя ведут.

Все повернули головы в сторону Рябоконя, затихли. Конвойные расположились с арестованным тут же, возле пакгауза. Рябоконь опустился на весы и отвернулся лицом в сторону реки.

— Ну, читай, — пробасил грузчик, обращаясь к полному мужчине, и указал на Рябоконя: — Пусть и Василий Федорович послушает, как народ судит бандитов.

Конторщик поправил очки, начал читать: