На заре…

места нет былой печали?

От того ли, что уже

эти краски отзвучали,

и на ветреных балах

больше некому кружиться,

и уже в ночных порах

дождь в окно не постучится?

Тишиной окутан дом.

День ноябрьский холодный,

Под окошком пёс безродный

машет весело хвостом.

1991

Поземка

По асфальту позёмка змеится

в свете фар.

Мы в салоне машины.

У передних — подсвечены лица,

злыми масками кажутся мины.

За окном непроглядная темень.

Только в поле дрожащего света

иногда ощущается время.

И летит под колёса планета,

уходящая массой в пространство,

или мы, трансформируя мили,

убегаем от непостоянства.

Вот и всё.

Где мы?

Кто мы?

Забыли.

1991

Рождественское

Вот-вот нагрянут холода

и ночи укоротят дни,

но не печалься, не беда,

что остаемся мы одни.

Мы знаем, где лежат дрова,

как печку жарко затопить,

болтать, заумные слова

и чай с варениями пить.

И вспоминать, как сладкий сон,

друзей, событья прошлых лет,

и под гитару, в унисон,

забытой песни спеть куплет.

А под Христово Рождество

украсить ёлку, стол накрыть.

И пусть не будет никого, –

нам и вдвоем неплохо быть.

1992

Апрель

Солнце греет висок

через грязные стекла трамвайные.

Как вода сквозь песок

утекают стихи тривиальные.

Остается лишь день…

Ослепительной, солнечной звонницей

разразится апрель

и в ручьях придорожных повторится!

1992

Люби и верь

Я вышел в город –

улиц паутина

светилась бисером неоновых огней.

Блуждали полуночные машины

по ней.

Тревогу дня

давно развеял ветер, –

он тек по городу невидимой рекой.

Сквозь облака

звезд золотые сети

своей рукой

бросала ночь.

Я видел эти знаки

уже давно,

но понял лишь теперь,

когда прочёл

в небесном зодиаке:

«Люби и верь».

1992

Силуэты

Запад исковеркали

силуэты крыш.

В озере, как в зеркале,

отразилась тишь,

мглы небес и борозды

заводских дымов, –

все равно, что бороды

чёрных колдунов

по ветру развеяло.

Искрами окон

город ночь засеяла…

Лампа.

Книга.

Сон.

1991

Иронические

Капля разбилась на синем плаще,

Но не исчезла, поскольку синтетики

Влагу не впитывают вообще….

Как далека наша жизнь от патетики!

Прозрение

Чем дальше погружаюсь в недра знаний,

Тем больше становлюсь я дураком.

И от благих, казалось, начинаний

Невежество растёт как снежный ком.

Сдаётся мне, когда гранит науки

Мои старанья малость повредят,

Я брошу всё, я стану пить от скуки,

Одно усвоив: знанье — это яд!

Древняя мудрость

В те времена, когда, когда мужи

На поле брани насмерть бились,

Когда достоинства души

Ещё ценились, –

«В здоровом теле — дух здоров!», –

Твердили мудрые эллины,

На сонмах дружеских пиров

Вкушая вина.

Тех дней костёр давно потух,

И убедились мы на деле,

Что не всегда здоровый дух

В здоровом теле.

Такси

Снежное крошево мокрое, липкое,

Бьет по лицу, и я морщусь улыбкою,

Ёжусь от холода, ветром гонимого.

Таксомоторы все катятся мимо и

Не остановишь их рукомаханием,

Чувства они лишены сострадания,

К тем, кто, замерзнув, стоит на обочине.

"Езди в автобусе! Нужен ты очень мне!", -

Так они думают, знаю, не маленький.

Эх! кабы шубу, да шапку, да валенки,

Плюнул на вас, да и двинул пешочечком,

Да по колдобинам, да и по кочечкам.

Три копейки

Подъехал автобус ЛАЗ,

но я не поеду на нём,

поскольку в кармане моём

всего лишь копейки три.

Оттуда кричат: "Смотри!

Здесь всё у меня не так:

при входе положишь пятак,

тогда я нажму на газ".

Нажал, и круги колёс,

асфальт зашершавив чуть,

отправили в дальний путь

повозку с людьми внутри.

И грустно копейки три

мне прошептали: "Пойдём".

И в горле забился ком

от жгучей обиды и слёз.

Гром

Ветер тучи понагнал,

Разыгралась непогода.

Молний яростный кинжал

Режет купол небосвода.

Грома бомбовый удар

Все в округе сотрясает.

Сверхчувствительный радар

От налета не спасает

В небе цели для ракет

Не ищите понапрасну.

Он везде, где тьма и свет,

Он не белый и не красный.

Просто любит попугать

И людей, и прочих тварей.

Что ему вся наша рaть,

И указы государей?

Сам себе он властелин,

Сам себе оруженосец.

Выйдет на море один,

Как мятежный броненосец,

И зачнет палить окрест,

Утопая в стрельном дыме.

Норд и Ост, и Зюйд и Вест

Все получат… холостыми.

Собака

Хорошо собакой быть:

бегать по газонам,

на луну ночами выть,

и мешать влюбленным

вдоль по улице гулять,

заливаясь в лае,

и до бела накалять

тетушку Аглаю.

У неё сума полна –

мясо, жир, котлеты,

ведь работница она

школьного буфета.

Не за то, что детям в суп

тётя мяс не ложит,

а за то оскалить зуб,

что желудок гложет.

Мужа ейного, Витька,

покусать за пятки.

И пускай его рука

брать устала взятки

за квадратный метр жилья

в местном райсобесе, -

он лишь запахом белья

нюх собачий бесит!

Совершенно просто так,

ради гранд-плезира,

разорвать ему пинжак

и штаны до дырок.

А весенним тёплым днём

на виду у люда,

не заботясь ни о чём,

предаваться блуду,

грызть мосол, из лужи пить

дождевую воду,

и за все грехи винить

матушку-природу.

Муха

Муха по спинке кроватной ползёт

К верху брюшком. Никакие законы

Тварь эта, видимо, не признаёт

(В данный момент — Исаака Ньютона).

Сила, что держит планеты в узде

Чтоб не летали они как попало,

Чтобы без помощи скреп и гвоздей