На заре человечества. Неизвестная история наших предков

Этот уникальный человеческий тип социальности приобретался не просто. Его отдельные элементы эволюционировали в течение многих лет. Самым глубинным преобразованием, переходом от обезьяньего типа сообщества к человеческому, было возникновение супружеской семьи, которая всем мужским особям обеспечивает возможность размножения и одновременно мотивирует их сообща добывать пищу и защищать границы. Второй элемент, который развился из инстинкта, свойственного всем приматам, – понятие справедливости и взаимности, мотивирующее человеческие сообщества к контактам и торговле с соседями. Третьим элементом был язык. И четвертым, компенсирующим риски, привнесенные языком, была религия.

Все эти институты опираются на основной мотив поведения общественных животных: сотрудничество предпочтительнее соперничества.

Эволюционные основы общественного поведения

Для нас необходимость социального поведения очевидна, однако в царстве животных общественные образования большая редкость. Строго говоря, объяснить даже самые зачаточные формы социальности с позиций эволюционной теории ученые не могли до самого последнего времени.

Дело в том, что социальность не приносит никакой пользы, если члены сообщества не помогают друг другу, но при этом любые действия, совершаемые для ближнего, – это недовложение в собственное потомство и в собственный репродуктивный успех. Если бы альтруисты рожали меньше, естественный отбор уничтожил бы альтруистическое поведение. Но без альтруизма нет смысла жить сообществом. И как тогда вообще сформировалось социальное поведение?

Биологи довольно убедительно объясняют, как оно могло возникнуть в группах близкородственных особей: эта теория получила название теории совокупной приспособленности. Другая теория – взаимного альтруизма – объясняет, как могли сформироваться поведенческие механизмы, предписывающие помогать даже чужакам, по крайней мере тем, от которых можно в будущем ожидать ответной услуги.

Почему пчела жертвует жизнью, защищая улей? Зачем рабочие муравьи соглашаются на бесплодие и посвящают жизнь вскармливанию потомства муравьиной царицы? Уильям Хэмилтон существенно дополнил дарвиновскую теорию, показав, какую пользу в эволюционном смысле может приносить альтруизм, по крайней мере внутриклановый. Дарвиновская приспособленность, определяемая как репродуктивный успех, – это способность передать в следующее поколение как можно больше генов. Открытие Хэмилтона состояло в том, что дарвиновскую приспособленность следует расширить за счет тех генов, которые повторяются у разных членов клана. Поскольку гены одинаковы, унаследованы от одних родителей и прародителей, то помочь им перейти в следующее поколение – то же самое, что передавать свои.

Понятие расширенной приспособленности, или, как его назвал Хэмилтон, совокупной приспособленности, предполагает, что индивид кровно заинтересован обеспечить выживание потомства, кровных сестер и братьев и родителей – с ними у него 50 % общих генов – и существенно, хотя и меньше, заинтересован в выживании внуков, племянников, сводных братьев и сестер, бабок и дедов, дядьев и теток, с которыми разделяет только 25 % генотипа.

Чтобы обеспечить максимальную совокупную приспособленность, отдельным особям нужно умерять состязательность и до известной степени поступаться своими интересами ради клана, иначе говоря, практиковать социальное поведение. Таким образом альтруисты оказываются лучше совокупно приспособленными, чем абсолютные индивидуалисты, и их гены в определенных условиях лучше распространяются. Теория Хэмилтона объясняет многие загадочные особенности суперорганизмов: например, самопожертвование у общественных насекомых – пчел, муравьев и термитов. Она же помогает понять, почему сообщества шимпанзе и племенные группы у людей строились по линиям родства.

Насколько важны родственные связи для выживания – особенно заметно в экстремальных обстоятельствах. Первую зиму в Новом Свете не пережили около 51 % из 103 прибывших на «Мэйфлауэре» обитателей Плимутской колонии. Оказалось, что погибшие, в отличие от выживших, почти не имели родственников, прибывших вместе с ними. В партии Доннера, запертой зимой 1846 г. в высокогорье Сьерра-Невады, выжили только трое из пятнадцати холостых мужчин, при этом с каждым из выживших в этой партии шло в среднем 8,4 члена семьи{199}.